— Что еще? — спросил Тимотий.
— Все, — ответил поручник.
— Когда они собираются напасть на Мрконич?
— Завтра ночью.
— Подойдите сюда!
Поручник подошел к столу, за которым сидел Тимотий. Капитан пододвинул к себе два больших бокала и наполнил их красным вином.
— Правильно сделали, что приехали, очень правильно. — Верхняя губа Тимотия подергивалась. — Было бы лучше, если бы вы сообщили нам об этом раньше, но и сейчас еще не поздно. Прошу вас, выпейте.
Поручник поднял бокал и, чокаясь, посмотрел капитану в глаза. Вино выпил залпом.
— Что мне теперь делать? — спросил Матич.
— Поедете обратно. Ваш конь выдержит обратный путь?
— Боюсь, что нет, я сюда его очень гнал.
— Тогда возьмите свежего из нашей конюшни.
— Есть!
Тимотий поднялся со стула, поправил шинель, чтобы она не свалилась с плеч, и, упрямо наклонив голову, пошел в свою комнату. Домашние тапки громко прошлепали по полу — и дверь затворилась.
— Значит, все в порядке, — прошептал поручник. Налил себе еще бокал вина, залпом выпил его и осторожно, стараясь не шуметь, поставил на стол. Только теперь он почувствовал, как сильно устал от бешеной ночной скачки и нервного напряжения. — Да, теперь все в порядке, — повторил он.
Горизонт стал вырисовываться в мягкой пене облаков, когда от поповского дома отъехали шесть всадников и галопом помчались по узкой лесной дороге.
XVIII
Партизаны ехали молча. Под ногами лошадей хрустел смерзшийся снег. Шолая ехал впереди. Какое-то странное чувство не покидало его, и он то и дело смотрел вокруг. Выехав на вершину холма, поросшего кустарником, остановился. Конь фыркнул, выбросив изо рта облако пара. Под ярким светом луны серебрились кристаллики слежавшегося снега. Повернувшись назад, Шолая крикнул:
— Белица!
От колонны отделился всадник на вороном жеребце и подскакал к Шолае.
— Зачем звал? — спросил Белица, осаживая коня.
— Давай поедем вместе. Поговорить надо.
Белица поехал рядом с Шолаей.
— Скажи, тебя не мучают сомнения насчет вчерашнего разговора с Дренко? — спросил Шолая.
— Почему ты меня об этом спрашиваешь? Или боишься чего-то?
— Боюсь, что он нас обманет.
Белица посмотрел на Шолаю. Его лицо было хмурым.
— Неужели даже теперь не веришь? — спросил он.
— Не только сейчас, никогда им не поверю. У них все на лжи построено. Спанье на мягкой перине развращает человека. Когда под головой мягкая подушка, человек много мечтает и мало делает. Во время действительной службы насмотрелся я в городе, как господа обманывали друг друга и простых людей.
Вдали мерцали редкие огни Мрконича. Колонна остановилась. Покрытая снегом впадина, где рос редкий кустарник, круто изгибаясь, уходила вниз. На снегу то тут, то там вырисовывались очертания дзотов. Над ними едва приметно вился дымок, оставляя в морозном воздухе запах гари.
Шолая стоял в окружении Белицы, Мусы и Йованчича. Переступив с ноги на ногу, он посмотрел в спокойные глаза Мусы и сказал:
— Роты не развертывать, пока не дойдем до кустарника. Справа действует Проле, а навстречу нам, с той стороны — четники. Пошли!
Резким движением Шолая вскинул карабин. Белица сделал то же самое. Тронулись. Около дзота, лежавшего на их пути, словно мачта, возвышалось одинокое дерево. Своей белой снежной шапкой оно заслоняло далекую звезду. Шли прямо на этот ориентир. Кругом по-прежнему было тихо. Вдруг раздался выстрел, а вслед за ним по снегу хлестнула пулеметная очередь. В небо взметнулась ракета. Шолая обернулся к Белице и приказал:
— Иди к себе в роту!
Белица посмотрел на напряженное лицо Шолаи и, не проронив ни слова, повернул к своей роте. На сердце его тяжелым камнем легла необъяснимая тоска.
Та-та-та-та-та-та.
Фью… бум… фью… бум.
Взрывы мин выбрасывали из-под снега черные комья земли, покрывая местность темными оспинами воронок. Невидимой тропинкой просвистела в воздухе мина и ударила около дерева, стряхнув с него ледяную рубашку. От сильной взрывной волны верхушка дерева обломилась и тяжело плюхнулась на землю.
Роты развернулись точно перед дзотами. Белица, с трудом удерживая равновесие, скользил вниз по ледяной тропинке, круто спускавшейся прямо к дзоту. Вместе с ним летела вниз и вся первая рота, оставляя за собой убитых и раненых. Впереди, тяжело дыша, Муса рубил проволочные заграждения.