Курносый Йокан хохотал и, показывая пальцем на Ракиту, кричал:
— Брал бы ты, Ракан, автомобиль, раз хромой! Уехал бы в Сараево, прокутил бы три миллиона, а назавтра вернулся бы отоспаться. А потом, сидя в машине, гонял бы скот пастись. Осел заорал бы, а ты ему сигналом в ответ. Всех волков перепугал бы под Виторогом.
— Кончай, не мели вздор, — защищался Ракита. — Я посадил бы в автомобиль квочку, а когда она вывела бы цыплят, возил бы их на базар.
Шолая сел на лошадь, поправил винтовку и поехал. Дорогой думал о погибших товарищах.
— Хороший ты человек, Симела, — сказал ему как-то Влах, — сильный, смелый, но ты слишком суров.
Симела любил Влаха, ему нравилась его общительность, но тогда это замечание резануло его по сердцу.
«Я суров. Пусть будет так. Побыл бы ты на моем месте. Ты из книг узнал, что нельзя быть суровым, а меня пинками учили: не будешь суровым — не проживешь. Тебя учила книга, а меня плетка. Дед корчевал лес, чтобы отвоевать полоску земли. Отец продолжал корчевать, чтобы расширить поле, и все равно земли не хватало. Вот и стали люди суровыми. А моя жизнь? Борьба за существование, и ничего больше. Да, я суровый. Но что было бы, если бы я не был суров? Растоптали бы меня как былинку. В жизни всегда слабых топчут. Может быть, завтра, когда наступит другая жизнь, и я стану другим. Но сейчас нет. Слишком много травили меня в жизни, чтобы я мог спать, закрыв оба глаза. Мать как-то сказала: «Родила тебя возле Пливы. Никогда спокойного сна у тебя не будет». И правда. А сын мой родился под пулями. Как же тут не быть суровым. Говоришь, что не будет больше войн. Хорошо, если так будет. Но пока все по-другому. Убили же Проле, Козину и Округлицу? Сожгли же Янь и Боснию? Почему ты тогда говоришь, что я суров? Я палачей убиваю. А пока палачей не уничтожим — социализму не бывать. Если я не уничтожу их, мой сын будет несчастным. Но я не допущу этого!»
На третий день Шолая с Влахом поднялись на пригорок.
По склону горы двигалась большая колонна. Ветер развевал красные знамена на длинных древках. Блестели на солнце пятиконечные звезды.
— Вот и дождались мы пролетарских бригад, — проговорил Влах взволнованно.
— Ты думаешь, они не суровые? — натягивая поводья, спросил Шолая.
Влах усмехнулся:
— Ты еще не забыл?
— Нет.
— В таком случае пусть будет по-твоему: в суровой борьбе нужно быть суровым.
Вечером они побыли в расположении пролетарских бригад, а на другой день Шолая решил побывать дома.
Зорка была на огороде. Увидев его, она бросила мотыгу и побежала навстречу. Шолая уже расседлал лошадь, когда она вбежала во двор и обняла его.
— Родной мой! Наконец-то!..
Через час он сидел на скамейке возле дома, держа на коленях маленькую Зорку, а жена в это время ощипывала петуха и рассказывала:
— Поп в тот вечер закрыл дом. В полночь кто-то постучал. Он встал, выглянул в окно и увидел Дренко. Вначале не хотел открывать, но потом все-таки открыл. Дренко был черный как земля. Спросил о Сайке. Поп рассказал. Потом Дренко выскочил на улицу, сел на коня и уехал. Не успел миновать калитку, как затрещали пулеметы. Поп едва скрылся, а от дома только головешки остались.
— А где сейчас поп? — спросил Шолая.
— Ушел в Сану к какому-то монаху.
— А почему четники сожгли его дом?
— Этого никто не знает.
Вечером после ужина Шолая собрался уезжать.
— Не уезжай ночью, на заре уедешь, — умоляла Зорка.
— Не могу. К нам прибыли пролетарские бригады.
— Если бы я могла тебя не пустить! — прошептала она.
— Может быть, скоро опять приеду.
Когда Шолая вернулся в штаб, ему передали письмо из прибывшего подразделения пролетарской бригады. Он сразу же собрался в дорогу. В штабе приняли решение о наступлении на Купрес. Шолая сразу же отдал приказ готовить роты к выступлению.
XVI
В одну из ночей в Плеве появились Перушко и Шишко. Они принесли нехорошие вести о положении в королевской армии. На заре они скрылись в неизвестном направлении.
Через три дня, воспользовавшись отсутствием отряда Шолаи, в Плеву прибыли Дренович с Томинацем.
— Шолая долго на земле не проживет, — пригрозили они. — Мы перехитрим его. Те, что убежали в лес, далеко не уйдут. Передайте им, чтобы возвращались, в противном случае им плохо придется.
«Готовят что-то и они, и усташи, и все против моего Симы. Черные дни наступили», — думала Зорка.
На следующий день Зорка жала пшеницу. Маленькая Зорка сидела в траве и из веточек граба плела корзиночку. Работа у нее не клеилась, но она упорно делала свое дело.