Пока они разговаривали, Зорка вынула все из узла и положила на скамейку.
— Сейчас ударим по твоему петуху и баклажке, а за Купрес не беспокойся, — проговорил Йованчич.
— Зови Белицу и Мусу, — распорядился Шолая. — И всех, кто попадется.
Йованчич в ту же минуту выскочил из комнаты. Шолая посмотрел на Зорку.
— Соскучился я по тебе. А ты? Ты по мне соскучилась?
— Очень!
Он обнял ее.
Послышались шаги — и в дверях появился Белица. За ним шли Йованчич, Муса и Ракита.
Покончив с баклажкой и петухом, гости ушли. Зорка поднялась. Хотела все убрать.
— Оставь. Это можно сделать потом. Садись, поговорим.
Зорка села на топчан, покрытый солдатским одеялом.
— Значит, на Купрес? — прошептала она.
— На Купрес.
— Завтра мы их сровняем с землей, — сказал Шолая.
— Боюсь, очень боюсь, — шептала Зорка.
— Не бойся. Ничто их не спасет.
— И все же я боюсь, Сима. Меня все время преследуют черные мысли. А вдруг…
— Что вдруг?
— Тебя могут…
— Ты об этом не думай. Меня нельзя убить. — И он притянул ее к себе. — Не смей бояться. Все будет хорошо. Сегодня останешься здесь. Переночуешь. Домой пойдешь завтра.
— Не могу я остаться. Кто будет кормить ребенка?
— Да ничего не случится. Ты же молоко оставила.
— А как же они ночь проведут без меня?
— Ничего, переночуют.
— Не могу, милый.
Зорке почудилось, что Шолая не уверен, что еще раз увидит ее. Ужаснувшись, она закрыла глаза и прильнула к его груди.
— Сима, солнце мое, не иди на Купрес. Останься, милый. Пусть идут другие. Брось все. Ты уже и так много сделал. Мне так тяжело…
Шолая посмотрел в ее заплаканные глаза и рассмеялся.
— Что с тобой? Ты и вправду боишься чего-то? Знай: я обязательно вернусь. Иди домой, и ни о чем не думай. Мне просто захотелось побыть с тобой…
Зорка молча смотрела на него.
Шолая проводил Зорку до моста.
— Ну с богом, жена.
— С богом, родной!
Зорка сначала шла медленно. Потом ускорила шаг. В конце моста обернулась.
Поднявшись на гору, Зорка еще раз оглянулась. Сердце сжалось от боли. Ей захотелось вернуться…
XVII
Ночь была темная, беззвездная. Дул слабый ветер. Гасли далекие отсветы звезд над Купресским Полем.
Белица затянул ремень. Прицепил к нему гранаты-лимонки.
— Много набрал! Не дойдешь до Злосела, — заметил Муса.
— Для Злосела и этого мало. Сам бы динамитом наполнился.
Йованчич почесывал подрезанные усы и поддразнивал Ракиту:
— Смотри, Ракан, как бы ноги у тебя не одеревенели. Что тогда будешь делать в походе?
— Ты за меня не беспокойся. Поставил меня к легкому пулемету, а ведь знаешь, что бегать наперегонки я не могу.
— Ничего, научишься, — заявил Йованчич.
Курносый Йокан складывал в сумку диски к ручному пулемету и рассказывал:
— На Купрес, говорю, идем, старая. Какой тебе подарок принести? Конфеты в шелковом мешочке или платок на голову? А старуха подбоченилась и говорит: «Глупый ты! Голову мне, говорит, Павелича принеси. Это будет самым лучшим подарком». Старуха у меня мировая!
— Легко делать заказ, когда Злосела не видишь, — проговорил Ракита.
— Помолчи, Ракан. Может случиться, что тебя завтра комендантом Злосела назначат. Городской голова будет тебе честь отдавать.
— Ха-ха-ха!
Шолая погнал лошадь вперед. Позади вершина Виторога бросала густую тень на небо. В долине виднелись благайские дома. Внизу темнел Купрес.
— Я хотел привязать коня на меже, а там дед Перушко, — рассказывал Йокан. — «Здравствуй, дедушка, говорю. Как живешь? Ты разве еще не стал воеводой? Как здесь очутился?» А дед нахмурился как туча: «Что таращишь глаза? Конечно, не с того света появился. Нос вытри, а потом со мной разговаривай».
Шолая соскочил с коня. Заулыбался. Вспомнил разговор с Зоркой и ее просьбу простить Перушко и Шишко. Вспомнил, как она обрадовалась, когда он пообещал ей сделать это при первом же случае.
Между домами мелькали белые блузки девушек. Под стрехой стоял старик с окладистой бородой.
— Если останусь в живых, женюсь на девушке из Благая, — Белица причмокнул. — Посмотрите, какие они красивые, статные. Много прошел, но таких красавиц нигде не видал… Только быстро старятся, — Белица вздохнул. — Жизнь трудная.
Шолая посмотрел на девушек, смешавшихся с колонной, и услышал звонкий смех.
— Ох ты, моя занозинка! — говорил нараспев Йокан. — Когда с Купреса вернусь, бусы тебе принесу.