— И так может быть, — горько усмехнулся Йованчич.
— Слишком много, вижу я, вы знаете. Бесполезно с вами говорить, — обозлился Колешко и ушел.
Но споры на этом не кончились. Шолая потащил Проле за деревья и очень серьезно спросил, глядя ему в глаза:
— Скажи, Проле, почему пушку перетащили? Вижу, что ты знаешь, но молчишь.
— Если я скажу, ты не поверишь, — так же серьезно ответил Проле.
— Поверю, говори. Думаешь, предательство?
— Да.
Шолая несколько мгновений стоял неподвижно, уставившись на трухлявый пень дуба, затем поднял глаза.
— Думаешь, и в других местах то же самое?
— Везде.
Шолая опустил голову:
— Почему же ты молчал?
— Все выбирал, как лучше начать разговор, — ответил Проле. — Об этом должны знать не только плевичане, но и все солдаты. А скажешь раньше, никто не поверит. И ты в том числе. Сейчас, пожалуй, пришло время сказать, хотя то, что генерал поставил пушку во впадину — сущий пустяк по сравнению с тем, что они вообще замышляют.
— Что ты имеешь в виду?
— Они хотят все войска растасовать так, чтобы немцы не встретили никакого сопротивления. Прикажут армии идти на восток, чтобы оказался оголенным северный участок границы, оттуда и ударят фашисты. Пехотинцев направят на военные корабли, а моряков — в пехоту.
— Что же делать?
— Надо разъяснить положение бойцам, — ответил Проле. — Если случится так, как я предполагаю, будем бороться своими силами.
— С немцами бороться?
— Да.
— Гиблое дело. Никто из плевичан не пойдет за нами.
— Этого не может быть, — возразил Проле.
— Сам увидишь, — настаивал Шолая.
— Что же ты предлагаешь?
Шолая не решился ответить сразу, долго мялся, смотрел по сторонам.
— Надо устроить переворот и захватить батарею, — выпалил он вдруг.
У Проле от удивления глаза на лоб полезли.
— Нет, что ты, Шолая, так нельзя, — решительно возразил он. — Сейчас это было бы ошибкой. Нам люди нужны, чтобы отпор врагу организовать. Надо всем разъяснить, что это наша главная задача сейчас.
— Значит, снова одни разговоры, — нахмурился Шолая.
— Не разговоры, а серьезная разъяснительная работа, чтобы все люди поняли, какое складывается положение.
— Я хочу дело делать, а не беседы проводить, — произнес Шолая. — В этом мы с тобой расходимся. Помнишь, в тот день в Белграде я жандармов бил, а ты проповеди около пушек читал. Вышло же по-моему, а не по-твоему. И сейчас то же самое повторяется. Не о чем нам больше разговаривать. Пользы не вижу. — И, резко повернувшись, Шолая быстро пошел.
— Подожди! — крикнул Проле, поспешив следом за ним.
— Что? — Шолая повернулся. — Передумал?
— Да нет, остановись, выслушай меня.
— Не нужны мне твои объяснения. Иди к другим рассказывай байки, — сердито проговорил Шолая, продолжая идти.
— Дурак, — процедил сквозь зубы Проле и повернул назад, к своим. «Такой же, как и был, — размышлял он, выбираясь на высотку в расположение батареи. — Только не натворил бы чего-нибудь раньше времени».
Когда Проле, появился на батарее, его сразу окружили плевичане и забросали вопросами:
— Что это такое, Проле? Пушки устанавливают не там, где надо. Ошибка это или чья-то злая воля?
Проле сказал, что он думает по этому поводу.
— Слушайтесь того унтер-офицера, который возражал, чтобы его орудие с высотки снимали, — наставлял он бойцов. — Этот человек — патриот. А сейчас лучше разойтись — подпоручник сюда идет.
Снизу по тропинке шагал подпоручник Дренович. В левой руке у него между указательным и средним пальцами была зажата зажженная сигарета. Увидев солдат, подпоручник остановился.
— Эй ты, иди сюда! — позвал он.
Проле обернулся на голос и, видя, что подпоручник показывает пальцем на него, подошел к офицеру.
— О чем ты говорил с солдатами? — спросил Дренович.
— Да о чем придется, господин подпоручник.
— Какие-нибудь особенные вопросы они задают?
— Нет, никаких.
Дренович затянулся сигаретой… выпустил большой клуб дыма.
— Ты ведь из тюрьмы вышел недавно?
— Так точно.
— Сидел за распространение нелегальной литературы?
— Никак нет. Меня ошибочно осудили.
— Ошиблись?
— Так точно.
Дренович стряхнул пепел с сигареты, помолчал немного, а затем спросил, понизив голос:
— А как настроение у Шолаи?
— Точно не знаю, но с виду веселый ходит.
— Веселый? Я бы не сказал. — Дренович посмотрел в сторону леса и глубоко задумался.
Проле продолжал стоять рядом с ним, ожидая разрешения уйти. Вдруг совершенно инстинктивно он повернул голову. Между стволами деревьев замелькала фигура Шолаи. Лицо его было мрачным, рукавом куртки он вытирал пот со лба. Подпоручник тоже его заметил.