— Смотри-ка, — первым пришел в себя Шишко, — что же он сказал? «Вы удержали важный опорный пункт, а теперь вам остается лишь отступить». Что все это значит?
— Им виднее, — промямлил Колешко.
— Да мне что, пусть ведут, куда хотят, — присмирел Шишко.
— Приготовиться к маршу, быстро! — скомандовал Дренович.
Строй рассыпался на мелкие группы и двинулся в лес. Шолая шел задумавшись. Проле примкнул к нему и сказал на ходу:
— То, что здесь произошло, будет и там, вот увидишь. Как только ударим по немцам посильнее, сразу отступать прикажут. Дело ясное как божий день.
Шолая остановился. Сквозь кроны деревьев пробивался лунный свет. Над одной из веток, будто пламя свечи, мерцала далекая звезда.
— Полковник сам себе противоречил и старался скрыть от нас правду. Я считаю, что отступать не надо, — продолжал Проле.
— А все-таки я кого-нибудь за это убью. Не сегодня — так завтра, не завтра — так послезавтра, но все равно убью. От разговоров пользы мало — нужна пуля, — спокойно и решительно заявил Шолая.
«А ведь он действительно кого-нибудь убьет!» — подумал Проле.
— Одним убийством зло не остановишь. Давай подождем и посмотрим, что будет дальше, — посоветовал он Шолае.
— Ждать? Смотреть, как на наших глазах играют нашими жизнями? Жди ты, я не хочу. Первого же подлеца, который прикажет отступить, убью. — Шолая зашагал к лошадям.
Проле остался один. Он понимал, что Шолая прав, и в душе был согласен с ним. Так что же все-таки теперь делать?
Вскоре начался отход. По шоссе, которое извивалось белесой змейкой между высотками и распаханными полями, двинулось несколько колонн.
— Смотри, никак, гаубицы? Разве и вы отступаете? — кричали пехотинцы, обгоняя артиллеристов.
— Здорово, вояки!
— Добрый вечер, дядя!
— Что же вы немцев побили, а теперь драпаете?
— Сил у них больше, дядя, а против силы не попрешь.
Так и шли колонны, обгоняя друг друга, текли мутным горным потоком на широкую плоскую равнину. Где-то вдали глухо громыхали орудия. Время от времени сзади вспыхивали холодным светом ракеты и растворялись, не в силах победить ночную мглу.
Утром, хотя колонны и так шли без привалов, был дан приказ ускорить движение. Часа через два в небе появились самолеты, развернулись и начали штурмовку. Град пуль обрушился на колонну. Убитых положили на обочину шоссе, быстро выкопали общую могилу и захоронили. Дальше колонна шла уже без смеха и шуток. В кюветах валялись трупы лошадей, закапывать их было некогда.
— Эх, погибаем, — кручинился Шишко.
Около полудня по колонне разнесся слух, что впереди немцы. Поднялась паника.
— Кто это сказал? — Проле соскочил с повозки. — Не могли немцы оказаться впереди нас.
Ему ответили, что эту весть распространяет какой-то парень из гаубичной батареи. Тот заявил, что слышал об этом от радиотелеграфиста. Последний же утверждал, что так сказал полковник, только что проехавший по дороге.
— Это вранье! Хотят посеять панику! — закричал Проле громко, чтобы другие солдаты услышали.
Подъехал Дренович и спросил, в чем дело. Проле объяснил.
— Успокойтесь, немцев впереди нет, — категорически заявил Дренович. — Быстрее погоняйте лошадей.
Наступившее успокоение вскоре опять было нарушено. На этот раз пронесся слух о том, что немцы уже в Белграде.
— Кто сказал? — спросил Проле.
— Снова радиотелеграфист, — ответил Округлица. — Вон у него спроси, он подтвердит, — показал он пальцем на высокого солдата.
Солдат заявил, что он действительно слышал об этом от радиотелеграфиста. Проле доложил о распространителе слухов унтер-офицеру, а тот бегом направился к Дреновичу.
Проле, Шолая и другие солдаты видели, как радиотелеграфист замер перед Дреновичем и как тот стукнул его своим огромным кулаком по голове. Телеграфист покачнулся от удара.
— Мало! — сказал Шолая с досадой.
— Пока хватит… — возразил Проле.
Наступил вечер. На пашню легли длинные тени. В лучах заходящего солнца комья земли казались сгустками запекшейся крови. В борозде торопливо рылся клювом запоздалый дрозд, то и дело боязливо поглядывая на шоссе. В заросшем тростником болотце крякали утки.