— И как это ты с нами оказался? Не могу понять, — твердил свое Шолая, обращаясь к Дренко.
— Я солдат короля и верен клятве. Династия не капитулировала. Капитулировали генералы. А я должен бороться.
— Это пустые фразы. Все капитулировали. Я видел, как они приветствовали немцев, вынимая сабли. Даже больше того. Они строили солдат и передавали их немцам в самом лучшем порядке, как на смотру. Один даже чуть не плакал — жалел, что младший офицер ускользнул от него вместе со взводом и он не мог схватить его. Вы мост взорвали под нами!
— Не все офицеры одинаковые.
— Нет, все. Солдату тяжело, а вы дурака валяете. Немцы оставили вам даже эполеты. Солдат же они погрузили в вагоны, как скот. А вы — господа.
Глаза у Шолаи блестели, руки сжимались в кулаки.
— Ты что-то подозреваешь, говори открыто.
— Да, подозреваю.
— Поэтому и расспрашиваешь меня?
— Да, поэтому.
— Думаешь, я?
— Мы сегодня дрались за Плеву, а ты за что? — перебил Шолая Дренко, и тот не выдержал, вскочил.
— В таком случае нам не о чем больше разговаривать! Можешь верить только одному себе! — И Дренко решительно зашагал прочь.
— Подожди! — раздался повелительный голос Шолаи.
— Чего тебе?
— Видишь там людей внизу?
— Да.
— Они вечером получили оружие.
— Знаю.
— До зари соберешь из них две роты. А я пока прилягу. Как только начнет светать, я проверю.
— Для чего все это?
— Так нужно.
— Значит, ты мне все-таки доверяешь?
— Нет, я никому из вас не верю. И тебе не верю.
— Ты сумасшедший!
— Замолчи!
— Я ничего не понимаю, ничего не понимаю! — воскликнул Дренко.
— В этой стране сейчас командуем мы. Твоих генералов и твоего короля больше не будет! Винтовки у нас!
Шолая повернулся и, горбясь, пошел в гору. Под ногами шелестела мокрая трава.
«Маменькин сынок! Слабонервный какой! Не хватало еще слез… Он думал, если у него погоны на плечах, то все должны перед ним тянуться. «Оборванцы!» — кричали вы. Оборванцы дубинками разбили легион, а вы в своих шелковых перчатках и с пушками ничего не могли сделать».
X
Шолая вошел во двор своего дома. Через окошко виден был желтый свет лампы и высокая тень Зорки. Шолая задел низкие ветки деревьев, роса попала ему за ворот, по телу пробежала нервная дрожь. В доме пахло паклей, свежим молоком и сыром. Зорка стояла, внимательно глядя на него. Как всегда, легкий румянец покрывал ее щеки.
— Здравствуй, жена! — произнес Шолая.
Он снял винтовку и поставил ее в угол. Долго смотрел на спящую дочку.
— Только сейчас заснула. Все тебя ждала.
— Не буди ее. Он присел на лавку.
Зорка опустилась рядом с ним:
— Молока не хочешь? Холодного?
Она принесла крынку молока, и Шолая с жадностью стал пить.
— Я очень боялась. Целый легион шел на вас… Мы были на Яньской Косе. Ветер дул со стороны Виторога. Слышались выстрелы и громкие крики. Мне все время казалось, что я слышу твой голос.
Она заплакала.
Шолая обнял жену за плечи, прижал к себе.
— А если завтра опять пойдут?
— Встретим их как следует. Не бойся. У нас теперь и винтовки и пулеметы есть. Очистим всю долину Пливы. Загоним их в нору…
— Говорят, ты в бою все время был впереди. Ты бы берег себя, пусть другие вперед лезут.
Шолая улыбнулся:
— Нельзя, жена, так рассуждать. Пойдем-ка на покой.
— А где тебе постелить?
— Здесь не надо. Лучше в сарае. Пошли.
Она шла впереди, за ней — Шолая. Из сарая пахнуло теплым, душистым запахом сена. Он крепко обнял ее, поднял и на руках внес в сарай.
…Он уже спал, ровно и сильно дыша, а она нежно поглаживала его по груди. «Милый муж мой, сильный, горячий, сладкий. Никто не может ни украсть, ни отнять его у меня. Он всегда будет моим, только моим. А без него не будет мне жизни».
XI
Усташеские, ополченские части, подразделения итальянцев и батальон немцев в середине августа двинулись на Янь и Плеву. По плану окружения они развернулись со стороны Мрконича и Яйце и быстро перешли в наступление. Миновав Льюше, Равна-Гору, Шадинцы и Горицу, они вступили в Янь и начали жечь его. После Медны, Печски и Герзово ударили на Драгнич. И тут запылали первые дома. Пулеметный, минометный и орудийный огонь создали огненное кольцо вокруг повстанческой территории.
Отряд Шолаи находился на Шиповлянской Косе. Длинной цепочкой лежали в засадах плевичане, слушали пронзительное громыхание. Когда первые дома охватил огонь и дым начал окутывать Шадинцский Лес, плевичане начали беспокоиться.