— В чем дело?
Толпа остановилась перед ним. Люди тяжело дышали. Затем Колешко сказал:
— Мы насчет того самого турка…
— Какого турка?
— Давай, Бубало, говори!
Бубало заговорил:
— Как же так, с этим турком? Зачем его отпустили? Они устраивают поджоги, а мы их прощаем… Отдай нам его.
— Зачем? — спросил Шолая, вытирая руки сеном.
— Мы убьем его.
— Он заслужил это, — подтвердил Колешко.
— Не дам! — отрубил Шолая и бросил жгут сена на землю. — Идите назад!
— Оставишь турка живым? — поинтересовался Бубало.
— Оставлю.
— Здесь, среди нас?
— Здесь!
— Да ты что, предаешь нашу веру? Переходишь в ислам?
— Но ведь он же воровал винтовки для восстания! Зачем его убивать?
— Убьем! — зловеще возразил Бубало. — Сейчас идем туда!
— Кто здесь командует, ты или я? — свирепо спросил Шолая.
— Ты сам по себе, а мы сами по себе.
— С каких это пор?
— Всегда.
— Заруби… слышишь… заруби себе на носу! Когда я прикажу, тогда будешь убивать! Без моего слова ничего не будет! — Шолая сжал кулаки.
Толпа зашевелилась, Бубало быстрыми шагами пошел прочь, а остальные за ним.
— Все равно, не будет он разгуливать здесь!.. Не будет…
— Пошли к капитану!
— Пошли, пусть он рассудит!
И толпа направилась на другой край лагеря.
Дренко стоял на пригорке, обросшем высоким папоротником, и следил за всем происходящим. Наблюдая за столкновением между Шолаей и плевичанами, он втайне радовался.
«Даже твои земляки уже не могут больше терпеть твою власть. Ты слишком суров, храбрый и глупый. Чем ты гордишься, храбростью? Но храбрость не мудрость. Скорее всего, ты плохо кончишь», — мысленно продолжал свой разговор с Шолаей Дренко.
Его обступила толпа.
— Шолая не дает убивать турка!
— Что это значит?
— Что же, мы должны прощать им убийство наших?
— На что это похоже? С каких пор мы перешли в турецкую веру?
— Заставит еще нас кланяться аллаху!
— Ты нам скажи, что мы должны делать!
— Для того чтобы отомстить — спрашивать не надо! — многозначительно сказал Дренко.
— Верно! Верно!
И все зашагали на поляну, где фыркали обозные лошади и где среди ящиков захваченного трофейного имущества скрывался мусульманин.
Шишко по приказу Белицы охранял парня от нападения. Толпа бросилась туда, охваченная жаждой мести. Некоторые заколебались и остановились, а основная масса отправилась за Бубало.
Сверху, из леса, еще не совсем пришедшие в себя после прерванного сна, бежали Белица, Муса, Йованчич. Белица размахивал пистолетом, Муса на ходу расстегивал ремень с кобурой, Йованчич размахивал высоко над головой автоматом и ругался.
Запыхавшийся Белица остановился в двух шагах от толпы, взмахнул пистолетом и твердо сказал:
— На месте убью тебя, Бубка, и рука не дрогнет. А ну давай отсюда! Бегом!
— А ты, дед, — крикнул подбежавший Йованчич, — снимай штаны, ты их не заслуживаешь!
Дед Перушко начал оправдываться.
— Ко мне сноха приходила и такого наговорила! Может, это она все придумала? А на самом деле ничего и не случилось в селе?
Перушко подтянул штаны и тихонько начал подаваться в лес. Вскоре толпа разошлась.
XVIII
Вечером прибыл Проле с отрядом. После краткой беседы с Белицей и Мусой он направился к Шолае. Запершись в домишке, они разговаривали почти до зари, непрерывно курили. Утром приказали привести лошадей.
— Поход на Мрконич! — сообщил Проле.
— На Мрконич, плевичане! — крикнул Шолая, садясь на коня.
План был разработан. Осторожно обходя спорные вопросы, Проле сумел повести разговор так, что удалось выяснить все замыслы Шолаи.
— Боюсь четников и твоих плевичан, Симела, — прямо заявил Проле. — Четники устроили эту драку в Плеве, и плевичане поднялись по их призыву.
— Если на этот раз плевичане оставят меня в дураках, — решительно сказал Шолая, — тогда или меня, или их не будет. Они требовали, чтобы я их возглавил, и я согласился. Если еще раз произойдет у нас конфликт, то уже навсегда.
— Неужели тебя пугает то, что они могут оставить тебя? — спросил Проле осторожно.
— Заранее ни в чем нельзя быть уверенным, и я от своих земляков могу ждать чего угодно.