— А кто знает?
— Никто не знает, — резко сказал Бубало.
— А может, ты? — крикнул Шолая, подойдя совсем близко к нему.
— Ну и что, если я?
— Скотина! — прокричал Шолая. — Почему вы все не в лагере? Кто вас привел сюда? Вон отсюда!
Бубало посмотрел пьяными глазами и не сдвинулся с места. Округлица стукнулся головой о стол. Колешко протянул руку за бутылкой и протяжно сказал:
— Мы никуда не пойдем, Симела. С нас хватит.
Шолая посмотрел на бутылку, которую держал Бубало, и усилием воли сдержал порыв — выхватить пистолет из кобуры. Он до боли сжал зубы, резко повернулся и вышел вон. А потом медленным шагом направился к лагерю, где оставил коня…
За сутки он преодолел весь путь до Плевы. Конь едва держался на ногах от усталости, когда на закате солнца он подъехал к дому. Шолая снял с коня узду, седло и выгнал в кукурузу. Вошел в дом. Зорка увидела мужа и на мгновение застыла, а потом бросилась обнимать его.
— У тебя что-нибудь случилось? Почему ты один?
— У меня ничего не случилось, — успокоил ее Шолая. — Просто устал очень. Дай-ка мне воды.
Она подала ему крынку молока, он начал пить его.
— Я посплю. Ты до утра не буди меня.
Он пошел на сеновал, бросился на душистое сено и вскоре захрапел.
А когда чуть начало светать, Шолая простился с женой, оседлал коня и направился в сторону леса.
КНИГА 3
I
Жутко ночью над Пливой перед непогодой. Густой мрак окутывает Виторог; стрелы молний освещают склоны горы, выхватывая из темноты косматые клочья облаков и острые вершины голых скал. Над притаившейся землей прокатываются раскаты грома. Все колеблется в призрачном свете молний, и когда вспыхнет пожаром покрытая снегом вершина горы, начинается дождь. Зашумит тогда Виторог, наполнятся мутной водой глубокие долины, глухо застонет лес.
Утром встанет плевичанин и, ступая по мокрой траве босыми ногами, выйдет к реке. Приложит ладонь ко лбу, чтобы не било в глаза восходящее солнце, и долго рассматривает следы вчерашнего разгула в природе. Увидит он, что Плива разворотила берега, вчера еще покрытые густым кустарником, затопила мутными потоками поля и луга, унесла с собой целый слой плодородной почвы. И горько заплачет над своей бедой. А затем пойдет обратно, шатаясь, словно пьяный. Еще много дней будет жить он, словно оглушенный, пока проснется в нем снова интерес к жизни, к работе.
Тяжко было Шолае одному ехать через лес. Он чувствовал себя опустошенным и разбитым. Порою он не понимал, куда едет, и порывался вернуться назад, а затем вдруг замечал, что снова едет в прежнем направлении. Его поступками руководила какая-то странная сила. Он понимал только одно — проиграл бой.
На повороте лесной тропинки стояло сухое дерево, напомнившее ему один случай. Здесь, этой тропой, рассказывал Шолае еще дед, часто проходил пастух Година. Возвращаясь в село, он нес с собой запахи леса и солнца. Однажды Година увидел пастушонка, который бежал по тропинке с лицом, искаженным от ужаса. Мальчика преследовал медведь. Година выхватил из-за пояса топор и встал на пути зверя. Медведь взревел, поднялся на задние лапы и, сверкая злыми глазами, двинулся вперед. Схватились человек и медведь. Година взмахнул топором и тут же почувствовал острую боль в левой руке, которую медведь рванул своими когтями. Рука безжизненно повисла вдоль тела, но Година продолжал бесстрашно наступать. И медведь не выдержал натиска человека и стал пятиться. Затем повернулся и заковылял в чащу леса, оставляя на траве кровавые следы. Година перевел дух, сунул топор за пояс, зажал ладонью рану на левой руке и пошел к Виторогу.
Вспомнив эту историю, Шолая поежился и, натянув поводья, пришпорил коня.
Отступление из Мрконича началось в полдень. Небо над лесом затягивали темные облака. Солнце некоторое время бессильно барахталось в их мутной пене, пока не скрылось совсем. Сразу потемнело. Поднялся ветер и понес по мостовой бумагу, тряпки, листья и прочий мусор. В воздухе засвистели снаряды. Над высотками, поросшими лесом, появились белые облачка дыма от разрывов шрапнели. С Банялуцкого шоссе доносилось завывание танковых моторов и орудийная стрельба.
За городом, в молодой дубовой роще, пятеро людей в мягких папахах и защитных накидках вскочили на коней и помчались по узкой лесной дороге, идущей на подъем. Екая селезенкой, буланый конь, шедший первым, вырвался на вершину высоты и остановился. Всадник обернулся.