— Ничего, все наладится. Принес я тебе из Мрконича платок? Принес. И куницу тебе добуду. Здесь недалеко, около Пливы выдра живет. Если поймаю, хватит нам на все.
Как-то Перушко пришел в дом Шишко. Тот сидел перед очагом на треножнике и мастерил сынишке опанки.
— А ты сегодня дома? — удивился дед.
— Да, — невесело ответил Шишко. — Дождь привязал меня к бабьей юбке.
— А жена где?
— В хлеву.
— Хорошо, я как раз хотел поговорить с тобой. — Перушко стряхнул капли дождя, застрявшие в бороде. — Скажи, о чем это ты болтаешь на селе?
— А что?
— Кто тебе сказал, что четники не будут драться с усташами?
— Встретил я однажды Йованчича.
— Да ну! Ведь он, кажется, ушел с Шолаей?
— Да.
— И что он сказал?
— Говорит, что четники вели переговоры с итальянцами и договорились, что итальянцы будут давать четникам сахар и табак, а те, когда до дела дойдет, не будут в них стрелять.
— Смотри-ка!
— Еще говорят, что итальянцы обещали дать четникам автомобили, чтобы их офицеры не ходили пешком.
— Что же это такое! — воскликнул изумленный дед. — Да в уме ли ты? Это же королевские войска! Нет, не верю я.
Шишко послюнявил дратву.
— Поживем — увидим. Я тоже не верю, а люди говорят…
Несколько дней мучили Перушко сомнения. «Не может этого быть. Врут люди… А вдруг все-таки правда?» В конце концов он приказал себе не думать больше об этом.
Однажды вечером к нему пришли жена Козины и Зорка и начали допытываться, почему он ушел от Шолаи. Старик ничуть не смутился и начал разглагольствовать.
— А я, бабоньки, ни к кому не привязан. Хочу иду с ними, не хочу — не иду. Они раскололись, а я решил податься в сторону. К партизанам не хочу, а для четников я стар.
— А Шолая где сейчас?
— Слышал я, что около Яйце, а может, куда-нибудь в другое место завернул.
— Значит, ты, дед, теперь не поддерживаешь Шолаю, сбежал от своих земляков?
— Ох и глупые вы бабы. Я с земляками не ругался, а просто политика мне надоела. Подожду, пока они штыками друг друга пыряют. А Шолаю я всегда уважал.
Когда на следующий день к нему пришла жена Симана и спросила, не знает ли он, где находится ее муж, Перушко встретил ее не очень любезно.
— О королевском войске я ничего не знаю. Спроси их верховное командование, — заявил он.
Но Симаниха была не из тех, от кого легко отделаться. Подозрительно осмотрев комнату, особенно угол, где висела икона, она спросила:
— А почему ты, Перушко, не идешь в четники? Ты ведь старый солдат.
— Короля я уважаю, да ведь и дома дел много, — ответил старик.
— Тогда скажи, куда делся из этого угла портрет короля?
— Какое твое дело! Может, раму красить собираюсь… Тебя это не касается.
— Наши мужики кровь проливают, а ты со свиньями тут возишься, — и Симаниха направилась к выходу.
Как-то под вечер в селе совершенно неожиданно появился Проле в сопровождении Округлицы, Йованчича и Йокана. Солнце было уже у самого горизонта, и освещенные его прощальными лучами облака бросали багряный отблеск на воды Пливы. В красном зареве заката гранитные вершины Виторога казались горящими факелами, отгонявшими темноту.
Дождь прекратился еще на рассвете, и за день солнце успело покрыть землю тонкой сухой корочкой, под которой еще была грязь. На перекрестке партизаны разделились: Округлица, Йованчич и Йокан поехали к нижним домам, а Проле направил коня прямо к избе Перушко.
Перушко только что разделал на ремни сырую овечью шкуру и собирался лезть на чердак, чтобы развесить ремни для просушки, как услышал конский топот. Отложив инструменты, он соскочил со скамейки и прильнул к окну. Узнав всадника, дед вздрогнул, словно перед ним было привидение.
— Проле несет на мою голову! Что теперь со мной будет! Неужели он прослышал про мои речи и приехал меня допрашивать? Ох… Ох… — Перушко согнулся, словно от невыносимой боли в животе.
Проле в это время сошел с коня, привязал его к колоде около хлева и направился к дому. Негромко постучал в дверь. На его стук отозвалась сноха Перушко.
— Дед дома? — спросил ее Проле.
— Дома, — боязливо ответила она.
— Вот и хорошо. — И он шагнул через порог в коридор.
— Входи, входи, комиссар, моя хата всегда открыта для доброго гостя! — крикнул Перушко, стоявший у двери в горницу. На лице его было самое добродушное выражение.
Проле поздоровался и прошел в комнату. Огляделся и сказал:
— Я завернул тебя оповестить.
— Ну-у, о чем? — нараспев спросил дед.