– В Италии, - задумчиво сказал профессор Ланской. - Во всяком случае, ничего похожего ни на один живой или мертвый язык. И уж, во всяком случае, это не латынь. Астранес? Что это за божество? Может быть, Астарта?
И вдруг он понял:
– Эрасов, говоришь ты? Но ведь это, очевидно, этрусков!
И Вилену свели с этрусковедами. Они показали тексты на знакомых ей золотых пластинках жертвенника и были потрясены. Оказывается, она настолько хорошо знала этрусский язык, что могла исправить переводы, сделанные за последние столетия, на основе корней древних славянских слов.
Авеноль, узнав об этом, решительно заявила:
– Этруски - русские. Только древние. Всегда так думала.
Юлий Сергеевич рассмеялся:
– Устами младенца глаголет истина.
– Во-первых - не младенца, а потом, что такое уста и что такое глаголет? Несовременно.
– Во всяком случае, современные лингвисты допускают, что это действительно так - родство этрусского языка с древним славянским.
Вилене нужно было перенести удар. Тен-Кате ошибся. Он пробудил в ней слишком давнюю память, полезную науке, но бесполезную ей.
Как это ни было курьезно, но Вилена думала о своей судьбе будущей звездолетчицы на этрусском языке. Правда, не хватало понятий. В голове была мешанина из древних и современных слов.
Юлий Сергеевич осторожно посоветовал ей остановиться. Нельзя искушать судьбу, а вернее, науку с ее исканиями. Второй эксперимент может быть менее удачным, если не трагическим.
Но Вилена уже уподобилась лыжнику, несущемуся для прыжка с трамплина - останавливаться было уже нельзя.
И она снова улетела в Голландию.
После второго сеанса в клинике тен-Кате Вилена вернулась домой сама не своя. Бабушка и мама причитали.
Кошмары начали мучить Вилену еще сильнее, но она не могла уже без них обходиться и с нетерпением ожидала вечера, чтобы забыться тяжелым, беспокойным сном, жить чужой, непонятной жизнью.
Бабушка рассказывала, как перепугалась, когда Вилена закричала во сне:
– Орудия выкатить! Прямой наводкой по головному танку… Огонь!
Вилена металась по кровати, стонала, звала кого-то.
Бабушка разбудила ее.
– Как хорошо! Мне снилось, что я ранен, - обрадовалась Вилена, вцепившись в бабушкину руку.
– Ранена, - поправила та.
– Нет, ранен. Второе орудие моей батареи погибло под гусеницами! А какие были ребята! Орлы! Точно.
– Что ты, внученька. Танки сейчас разве что в музее можно отыскать.
– Ах, бабуля, бабуля! Это ужасно! - твердила Вилена. - Неужели люди жили так? Меня только что понесли в медсанбат.
– Ну знаешь ли! Доэкспериментировались на тебе. Если не медсанбат, то врач требуется.
Она была права. Врач был нужен, и его пригласили. Он стал неотступно наблюдать за Виленой. Это был профессор Сергей Федорович Лебедев из Института мозга.
В отличие от родных Вилены, он не впадал в панику, считал, что причин для беспокойства нет.
Но Вилена беспокоилась не о себе, а о том, что происходит в ночной ее жизни, которая была и ее и не ее, а давно погибшего под Берлином человека, и была не менее ярка, чем дневная.
Вилена видела себя на больничной койке в госпитале. Нога была изуродована, загипсовала и "изуверски" подвешена на блоке. Лежать можно было лишь недвижно на спине, и все время думалось, думалось, думалось…
И думы эти были для нее так ясны, что утром она звала отца и говорила:
– Я по ночам все думаю, размышляю… Спи я сейчас, я тебе все это рассказала бы на математическом языке… Но сейчас мне легче показать на пальцах, ты уж прости: во сне я математик, а просыпаюсь… не то!
– О чем же ты размышляешь по ночам?
– О строении вещества.
– Вот как? А знаешь ли ты, что в нашей фамильной хронике есть упоминание: этими вопросами занимался дальний твой предок по матери физик Ильин еще в двадцатом веке.
Вилена пересказала последний сон:
– Над головой у меня висела под потолком люстра. На внешнем ободе было четыре электрических лампочки, на внутреннем - три.
– Люстра?
– Она представлялась мне моделью микрочастицы.
– Какой же? Микрочастиц сейчас известны сотни.
– Нет. Я хорошо помню, что их насчитывалось шесть.
– Так и есть. Середина двадцатого века.
– Но мне все они представлялись различными состояниями одной и той же микрочастицы. Электрические заряды-лампочки вращались в ней с различными скоростями, близкими к скорости света.
– Извини, в этом случае твоя микролюстра должна была бы излучать энергию. И скоро "сгорела" бы.