Соль, как была, завернутая в одеяло, встала и подошла к постели матери; одеяло волочилось по полу. Девушка остановилась и смотрела на спокойное, еще довольно молодое лицо — такое родное. Морщинки в уголках губ, ранние… Мать всегда умела утешить, отогнать страхи. А страхов у девочки Соль было много. Особенно страшно было, когда рассказали про пещеры, куда относят умерших. Виделось — много-много людей, и все притворяются спящими, а сами неживые. И все лежат рядом, как семена в борозде весной.
Вздохнув, Соль потрясла головой — мысли, прочь. Вздоха оказалось достаточно — Лиа проснулась. Подняла на дочь большие, встревоженные глаза.
— Ты спи, мама, — поспешно проговорила девушка. — Я не хочу больше. И утро люблю — лучше на площадь Цветов, Кемишаль, схожу, взгляну, как поутру камни светятся, прозрачные-прозрачные!
Отбросила одеяло, скоро-скоро начала собираться. Лиа кивнула, окончательно не пробудившись.
Пусть девочка идет — замучилась она, дом вести, помогать матери готовить лекарства и травы искать. Шестнадцать весен, а все возле матери, словно отводок от корня. Ей бы пару искать… много кто захочет породниться с Лиа-целительницей.
И взгляд упал на серебряную птичку, пристроенную в изголовье.
— Дочка! — вскочила Лиа, сон с нее мигом слетел.
А улицы пусты, быстро бежала Соль.
А камни на Кемишаль действительно странные стояли. Говорят, мастера древние привезли их из Тевееррики. Точь-в-точь белый мрамор во все время суток, кроме рассвета. Ранним утром — прозрачные, словно горный хрусталь, чуть помутнее разве что, и внутренний свет испускают.
Кольцом окружали площадь непонятные камни. А между ними — цветы, разные. Были и те, что давным-давно привозили южане в дар. Странные, пятнистые, — желтые, оранжевые, словно раковина створки приоткрывшие лепестки.
Соль приколола к волосам цветок из перьев маленькой птицы — все богатство радуги было в нем. Неширокое платье без рукавов, тоне, украшали бусы из бирюзы. Хотелось одеться поярче — хотя кому дело, если Соль будет нарядной? В легких сандалиях, с распущенными волосами, с веткой акации в руках, она сбежала по ступеням на улицу, что вела мимо Дома звезд.
Ее остановил вынырнувший из-за угла Кави, тоже ранняя пташка; по утрам то бегом занимался с приятелем, то иные тренировки устраивали. Задору-то много. Окинул внимательным взором зардевшуюся девушку.
— Куда бежишь, такая нарядная?
— Поглядеть на камни! Не задерживай, а то солнце выше поднимется, и ничего не увижу.
— Ты выбрала не лучшую дорогу — в крыле Дома Звезд южан поселили. Сама ведь знаешь! Или решила показать им, какие у нас красивые девушки? Это правда. Только красивых могут и похитить!
Кави смеялся. Протянул руку, загораживая путь. Соль удивленно посмотрела на эту руку. Вопросительно — на юношу.
— А я — из стражей Тейит. Буду тебя охранять!
— Да что ты, Кави! Они же послы.
— И что? Совести-то у них нет. Ты вглядись в лица — одна жадность и ярость.
— Подумаешь! Я под защитой Тейит.
— А я… — начал было юноша, но, вглядевшись в румяное от радости лицо Соль, отвел глаза и шагнул в сторону. — Ну, беги.
Соль пуще залилась румянцем и побежала со всех ног; скрывшись от взора Кави, свернула на боковую улочку. Отдышалась, поправила волосы. И, разозлившись сама на себя, направилась к Дому Звезд, медленно и решительно.
— Светлого утра.
Южанин смотрел на нее так, словно ждал девушку именно сейчас и именно здесь. Черные недлинные волосы свободно рассыпались по плечам — черные, но перламутровым блеском наполненные. Рассвет ли тому виной, или просто северный город пытается сделать южан частью себя?
Тахи не может читать в человеческих душах, сказала себе Соль. Он — айо…
— И тебе утра…
Как на ребенка смотрел. Снова — как на ребенка.
— Я почувствовал, что ты идешь по камням. Вышел навстречу.
— Ты не мог этого знать! — ревниво вскинулась Соль. — С камнями говорят только эсса!
— Неужто? — весело и чуть свысока отозвался южанин, и пояснил:
— Любой настоящий мастер разговаривает с тем, что держит в руках. Ты не видела, какие вещицы создают из камня в Астале. Правда и то, что камень больше любите вы, а мы — бронзу и золото. И цветы.
— Золото вы привозите нам, — Соль порозовела, — А цветы — везде они есть.
Вроде и обидного не сказал, а чувство, словно учителю не смогла ответить урок. Досада холодком разлилась по жилам — неужто сын юга будет объяснять ей, что правильно? А вместо отповеди спросила:
— Значит, ты мастер по камню?
— Я работал с ним, — Тахи присел на край парапета, ограждающий нижний уровень площадки от верхнего. — С нефритом, серым, как твои глаза. Такой не добывают у вас.
— И с серебром ты умеешь работать?
— И с ним. Хотя кому оно нужно… на браслеты уканэ и безделушки.
— Но зачем? Разве ты не из воинов свиты?
— Один из послов — мой друг. Я не из охранников-синта и не служу определенному Роду. — Тахи взял руку девушки; так естественно это вышло, что Соль, поначалу едва не вскрикнув, не нашла в себе силы отнять ее.
— У вас… принято касаться друг друга просто так? — неловко спросила она. Южанин не скрыл удивления:
— Да, почему бы и нет? Через кожу чувствуешь человека куда вернее.
— А взгляд разве мало говорит?
— Взгляд? — он задумался. — Это всего лишь глаза. Как можно разговаривать ими? Ты же не говоришь волосами.
— Ну, растрепана или нет, говорит о многом, — сильно смутившись, фыркнула Соль, словно пушинку с носа сдувая. — Так я пойду? — неловко и беспомощно выговорила, поняв, что он разглядывает ее и не собирается отпускать руку.
— Куда?
— На… на площадь. Там камни…
— Тут везде камни. Слишком много.
— Ты не понимаешь. Те светятся! — пробормотала совсем пунцовая Соль.
— Покажи?
— Как можно! Я из Тейит, а ты…
— Мне не запрещено ходить по городу, — усмехнулся он.
— А солнце уже все равно высоко! Поздно! — с отчаянием сказала Соль.
— Так куда же спешить тебе?
— Прощай! — умирая от собственной грубости, она выдернула руку и помчалась назад, не оглядываясь. Уверена была, что Тахи смеется.
Капелька росы на пушистом листке — маленькая Соль. Веселая, но беззащитная — смотри сколько хочешь, коснуться страшно, вдруг неловко смахнешь с листа. Тахи смотрит. Только смотрит, но обжигает взгляд. Страшно от этого прикосновения, хоть и нет его вроде. Тахи — высокое дерево со смуглой корой, возле которой переливается капелька. Ничего дереву не страшно, разве ураган, какие редко бывают по эту сторону гор, разве пожар лесной? Но Тахи сам из огня. Лицо резкое, словно барельефы старинные.
Ну, зачем ему Соль?
Она только травы собирать умеет в помощь матери, только работу по дому делает — быстро-быстро порхают маленькие руки, легкие ноги переносят с места на место — словно мотылек перепархивает.
Зачем южанину северная девочка? У него много женщин было, и любимая — была. Но он непонятный… другой. А к загадкам Соль тянется с малолетства.
Теперь к ней наведывались новые сны, по всему — бред, небылица, но страшные. Меднокожие всадники на черных длиннозубых волках, приносящие пламя; и глаза зверей были алыми, а глаза всадников — цвета шалфея, нежные и дикие. И каждый всадник смеялся, пролетая по улицам Тейит, и золотые зерна слетали с рук, превращаясь в дротики и отравленные шипы.
Но, небо высокое, какими безумно-нежными и беспечными были глаза волчьих всадников…
— Если бы ты владела большей Силой, — вздохнула мать, — То не привлек бы тебя он. Чем больше имеешь, тем дальше расходишься. Огонь и лед не могут жить вместе. А ты — ветер, ты и там и там рядом проходишь. Сама никого не касаешься, но и тебя ничто не коснется. Только землей не стань.
— Почему?