- Утереть нос придурку?
- Да нет… хотя изначально, быть может. Где-то на подкорке – ты обо мне еще узнаешь, услышишь, пожалеешь! Но это просто пинок. Возможно, за тем он и нужен в моей жизни. А то сидела бы и гордилась, какая и сильная и волевая! На деле ведь ничего – даже не чемпионка! Но миллионы других ничем не лучше, а кто-то их любит, заботится. И автоматически сравниваешь себя с каждой – его, не его, неважно. И всегда хуже всех и ничего недостойна. Нашелся тот, кто посмеялся над самым дорогим...
Когда мы вышли из храма, Лара вдруг расплакалась, да так надрывно, что долго не могла успокоиться. Пыталась что-то сказать, но голос хрип, срывался, превращался в дрожащий шепот. Я неловко обнял ее за плечи и сказал, что этот выплеск полезен. Скоро ей полегчает. И вообще, она – молодец. Я горжусь, что знаком с ней.
Когда мы вернулись, дед выскочил навстречу. К тому времени Лара уже успокоилась, но выглядела заплаканной и с трудом говорила.
- Дед, налей даме водки, - без предисловий рубанул я.
Тот, ничего не спрашивая, удалился на кухню.
- Прости меня, - прошептала девушка, - не хотела таких истерик…
Я отмахнулся.
– Валерьянки дать?
- Это что, благодатью вас так пришибло? – явился дед с граненым стаканом на четверть полным красной прозрачной жидкостью.
- Может и ею, - хмыкнул я, не поправив, что пришибло не нас, а только Лару.
Она взяла из дедовых рук стакан и сделала глоток.
- Водки нет, - извинился мой родственник, - рябина на коньяке. Лет тридцать стоит. Еле открыл.
- Сладковатая.
- Крепкая, так что немного налил.
Лара улыбнулась. Потом засмеялась, но я не был уверен, что это не истерика.
Гостья сидела у нас, пока не пришла ее бабушка.
- Волнуйся тут – то ли заблудилась, то ли утонула!
Знала ли Елизавета Павловна, что волноваться надо из-за нежелания внучки жить? Просыпаться по утрам и протаскивать себя сквозь дни - такие однообразные для других и полные испытаний и опасностей для таких, как Лара. Таких, которые незаметно для всех несут свой подвиг, напоминая нам вовсе не о том, как несовершенен мир, а том, как мы нужны друг другу. О том, что большинство из нас не умеют быть счастливыми, имея для этого все. О том, что для многих жизнь превращается в трудовую повинность независимо от того, насколько мы активны, общительны и как много у нас впечатлений. О том, что настоящая любовь не знает ограничений и вопрос не в том, достойны ли мы, а способны ли на нее.
Конец