Без места и без средств к существованию в 1833 году Есаулов явился в Москву, как-то познакомился с Павлом Воиновичем Нащокиным, который принял живейшее в нем участие: поселил Андрея Петровича у себя, специально для него устраивал квартетные вечера, а чуть позже, отправившись в Петербург крестить сына А. С. Пушкина — Александра Александровича, — взял Есаулова с собой и устроил на службу в оркестр императорских театров.
В начале марта 1834 года Пушкин из Петербурга писал Нащокину: «Андрей Петрович в ужасном положении. Он умирал с голоду и сходил с ума. Соболевский и я помогали ему деньгами скупо, увещеваниями щедро. Теперь думаю отправить его в полк капельмейстером. Он художник в душе и в привычках, то есть беспечен, нерешителен, ленив, горд и легкомыслен; предпочитает всему независимость. Но ведь и нищий независимее поденщика. Я ему ставлю в пример немецких гениев, преодолевших столько горя, чтобы добиться славы и куска хлеба».
Есаулов не только исполнял, но и сочинял музыку, хотя из написанного им сохранилось мало: романс «Расставание» на стихи Пушкина «Утешение» на слова Жуковского и некоторые другие. Более он известен как духовный композитор, ему принадлежат два хора «Свете тихий», «Ныне отпущаеши», восьмигласная «Херувимская» и другие. Кончил он жизнь свою в 50-е годы, утонув в речке Трубеже в Рязани. Хорошо и крепко сложенный, широкоплечий, Есаулов отлично плавал и прекрасно нырял на большие расстояния, что подало повод к басне, будто он был разжалованным морским офицером. Придя однажды летом купаться, видимо, не совсем трезвый, Есаулов несколько раз одетым переходил речку вброд, но вдруг пропал под водой, крикнув, что тонет. Купавшиеся тут же певчие приняли это за шутку, а когда бросились спасать, было поздно — все поиски неводом и баграми оказались тщетными.
В. А. Жуковский (1783–1852)
«Бунин был помещик Белевский. Говорят, будто жена его, приживши с ним несколько детей… оставила супружеское ложе и дала ему свободу в выборе потребностей Гименея. Какой-то приятель Бунина, участвовавший во взятии Силистрии, прислал ему оттуда, из гарема паши, одну премилую женщину, которая долго полагала, что мужчина везде имеет законное право на несколько женщин. Поэтому она в полной невинности души предалась любви к Бунину и от ложа с ним родила ему сына…», — так писал Петр Александрович Плетнев о рождении Василия Андреевича Жуковского.
Сын Афанасия Ивановича Бунина и турчанки Сальхи, отчество и фамилию Жуковский получил от бедного киевского дворянина Андрея Григорьевича Жуковского. «Не имея своего семейства, в котором бы я что-нибудь значил, — писал Василий Андреевич в своем дневнике, — я видел вокруг себя людей мне коротко знакомых, потому что я был перед ними выращен, но не видел родных, мне принадлежащих по праву».
«Он был строен и ловок, — вспоминала о Жуковском Анна Зонтаг, — большие карие глаза блистали умом из-под длинных черных ресниц; черные брови были как нарисованы на возвышенном челе; белое его личико оживлялось свежим румянцем, длинные черные волосы грациозно вились по плечам; улыбка его была приятна, выражение лица умно и добродушно; во взгляде заметна была даже в детстве какая-то мечтательность».
«Он вырастал прекрасным, милым, добрым ребенком. Все любили его без памяти. Для старших он был любимым сыном, а для младших — любимым братом. В нашем семействе было много девочек, а мальчик был только один он». Этот портрет, конечно, с годами менялся, приобретал новые краски и утрачивал прежние, но в одном оставался неизменным — мягкосердечие и открытая доброта («у него сердце на ладони», — писал Батюшков) у всех вызывали любовь и расположение, и он для многих оставался «добрым ангелом» — как отзывалась о нем Мария Протасова. За кого он только не просил, за кого только не хлопотал: Пушкин, Боратынский, Кольцов, Шевченко — перечислять можно было бы долго.