В трагедии Николая Полевого «Уголино» Нино, которого играл Каратыгин, должен схватить за шею Гонзаго (эту роль исполнял постоянный партнер Каратыгина Максимов), чтобы кое-что у него выпытать. В одном из спектаклей Василий Андреевич так схватил бедного Гонзаго за горло, что тот посинел и начал хрипеть… Суфлер вынужден был «подсказать» Нино фразу: «Василий Андреевич, вы задушите Максимова». «В какой-то трагедии, — пишет Юрий Карлович Арнольд, — Василий Андреевич с кинжалом в руках бросается к актрисе Копыловой, та вскрикивает, падает в кресла — и в ту же минуту лиф ее платья обливается кровью… Занавес опускается, хотя акт не был еще кончен».
В 1853 году скончался Яков Брянский. На его похоронах Каратыгин простудился. Он слишком легкомысленно отнесся с своему недомоганию, продолжал играть, ему становилось все хуже и спустя некоторое время он умер. Его хоронил весь Петербург. Необозримая толпа народа стояла по обеим сторонам линий Васильевского острова, по которым в полном безмолвии, в торжественной тишине двигалась похоронная процессия.
Ф. Г. Карин (1730-е — ок.1800)
Друг поэта Ефима Кострова, поэт и переводчик Федор Григорьевич Карин в молодости служил в гвардии, славился ловкостью и остроумием, был известен как ярый поклонник Вольтера и Дидро, и привязанность свою сохранил до конца жизни. Под старость Карин не покидал колпака и костюма, в котором ходил фернейский философ.
Выйдя в отставку, Карин поселился в Москве, между Петровкою и Дмитровкою, близ церкви Рождества в Столпниках, и зажил барином, заслужив прозвище «московский сибарит». Он владел семью тысячами крестьян, и в отъезжие поля во Владимирское поместье за Кариным тянулся обоз с винами и со всеми роскошными причудами богатого помещика. У него был целый полк нарядных егерей, псарей и стрелков и большие стаи гончих и борзых собак. За борзых он плачивал по тысяче и более рублей. На охоту к нему стекались со всех сторон приятели, а пиршества на его охоте не уступали пирам древних азиатских сатрапов.
Но при этом, по свидетельству современников, Карин отличался удивительной добротой и мягкосердечием. Рассказывают, что он усыновил сирот своего однофамильца, выкупил из крепостной зависимости композитора Д. Н. Кашина. От доброты ли или от беспечности, состояние дел его сильно ухудшилось к концу жизни, и над Кариным была установлена опека.
Страстью, еще более сильной чем охота, был для Карина театр, для которого он много переводил и, в первую очередь, Расина. Расин был его кумиром, Карин жил его трагедиями и перевел «Медею» и «Ифигению», причем последнюю переводил несколько раз.
Знакомый со многими литераторами, сам Карин, может быть, трезво оценивая свой поэтический дар, сторонился литературной славы. Однажды на пиру у Княжнина князь Потемкин за бокалом шампанского обратился к Карину со стихами:
на что Федор Григорьевич отвечал властителю Тавриды: цветы скоро вянут, а вот его лавры — бессмертны. Как замечает биограф Карина, «он боялся имени сочинителя, и особенно стихотворца, и для того мало вверял произведения своего пера печати. Неприступный страж красот и правил языка, он был ценитель строгий, но справедливый и весьма полезный для друзей своих, с музами знакомства ищущих».
П. А. Катенин (1792–1853)
«Многие (в том числе и я) много тебе обязаны; ты отучил меня от односторонности в литературных мнениях, а односторонность есть пагуба мысли», — писал Пушкин П. А. Катенину Грибоедов, находивший в Катенине «ум превосходный, высокие дарования, пламенную душу», признавался в одном из писем к нему: «Тебе обязан я зрелостью, объемом и даже оригинальностью дарования, если оно есть во мне». Батюшков, всегда строгий в оценке, говорил, что у «маленького Катенина» «большое дарование». Восторженно отзывались о его поэтическом таланте В. Кюхельбекер и П. Языков.
Офицер гвардейского Преображенского полка, участник походов и сражений войны 1812 года (он был при Бородине и Кульме, вместе с русской армией вступил в Париж) Павел Александрович Катенин по праву считался одним из образованнейших людей пушкинской эпохи, хотя и получил лишь домашнее образование. Он обладал абсолютной памятью, много читал, а разнообразие его талантов и дарований действительно ошеломляет. Двадцатилетним молодым человеком Катенин свободно владел французским, немецким, итальянским языками, понимал хорошо английский и немного греческий, превосходно знал историю: «…можно было положительно сказать, что не было ни одного исторического события, которого он бы не мог изложить со всеми подробностями. Это была живая энциклопедия», — вспоминал артист Петр Каратыгин. Не менее энциклопедичны были и его познания в области литературы. Практически все выдающиеся памятники французской, немецкой, английской, итальянской, испанской и классических литератур были им прочитаны в подлиннике. Более того, его знания включали философию, богословие, естествознание и даже высшую математику.