Вспомнился же мне этот пресловутый «Крокодил» в дни, когда я готовил доклад о детской литературе ко Второму съезду советских писателей. В списке особо читаемых детьми книг на счету у Чуковского были и «Мойдодыр», и «Бармалей», и «Доктор Айболит», и «Муха-Цокотуха», и другие прелестные сказки. А вот «Крокодила» не было. Навел справки: да, «Крокодила» не издают. Почему? Оказывается, по педагогическим соображениям. Педагогика не рекомендует. Что это за буржуазный анархизм: хулиганить, на улицах хватать людей, глотать псов и даже представителя власти, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Чему это все может научить современного школьника?
Но я не внял этим доводам и в докладе помянул добрым словом моего давнего любимца, сказав при этом пару реплик в адрес слишком уж строгих толкователей законов воспитания.
В перерыве ко мне подошел Корней Иванович, которого я, конечно, знал, которого хорошо представлял главным образом по шаржам и шуточным рисункам, но с которым знаком не был. Наклонившись ко мне с высоты своего незаурядного роста, он взял мою руку в свои большие теплые ладони.
— Спасибо, голубчик, за то, что вы реабилитировали моего «Крокодила». Признаюсь, я его тоже очень люблю. — И протянул мне книжку сказок. — Это вам и вашим детям. Тут есть одна, в этой книге тоже не представленная. Я выписал ее вам от руки по памяти. — И он прочел своим глуховатым и неожиданно тонким для его массивной фигуры голосом:
Вот с этого веселого и все-таки немного грустного стихотворения и началось знакомство с человеком, сумевшим и на девятом десятке сохранять в стареющем теле молодость души, энергичную целеустремленность и просто поразительную работоспособность, которой мог бы позавидовать любой писатель, находящийся в самой творческой поре.
Впрочем, знакомство было не близкое. Он редко приезжал из Переделкино в Москву, почти не бывал в писательском клубе, не принимал участия в собраниях коллег. Но я внимательно следил за всем, что выходило из-под его пера, интересовался его жизнью на даче, где, по рассказам близко знавших его людей, вокруг этого патриарха литературы всегда кипела детвора. Знал я о детской библиотеке, которую он организовал на свои средства и для которой добыл книги с автографами и пожеланиями от самых известных писателей современности, знал о «чуккострах», — которые он устраивал для ребятишек, о детских маскарадах, проходивших при участии его самого и его друзей-писателей и гостей, приезжавших к нему из разных стран.
Хотелось, очень хотелось побывать у него, но говорили, что весь день у Чуковского разрезан на маленькие дольки и дольки эти строго распределены, что он пишет не одну, а сразу две или даже три книги, что он не жалует непрошеных гостей, словом, не решался его беспокоить.
Помог случай. Александр Фадеев пригласил провести у него воскресный день. Была весна, и занимались мы тем, что, высаживая на грядки клубнику, говорили о том о сем и, главное, почему-то о пчелах, которыми я занимался уже давно и которых Фадеев в эту весну собирался завести. И вот в пустом доме требовательно заверещал телефон. Поморщившись, Фадеев вытер руки и пошел на звонок. Потом не без досады крикнул с крыльца: «Тебя».