— Нет, мы вас, товарищ капвторанг, не пропустим. Вы должны выступить перед бойцами и офицерами. Вас уже ждут в клубе.
Клуб размещался в большом здании кегельбана. Лотки, кегли и шары были убраны. Зал был уставлен разнокалиберными стульями. Прямо с дороги, отказавшись от угощения, Вишневский прошел к самодельной трибуне. Решительным жестом остановил вспыхнувшие было аплодисменты и произнес голосом Левитана:
— Товарищи! Братья и сестры! Родные советские люди! — И с ходу пленил аудиторию, овладел ею.
Наступила поразительная тишина.
Нюрнбергский процесс давал, конечно, богатейший материал о мерзостях фашизма. Но творчески реформируя этот богатейший материал, Вишневский рисовал прямо-таки апокрифические картины. И так как в рассказе его он выступал не только свидетелем, но и очевидцем и активным участником, рассказ этот, как сказать, добела накалил аудиторию. То, что в литературе называется «фактом присутствия», сообщало рассказу особую силу. Я сам был захвачен этой его речью, хотя он делал и меня свидетелем и участником событий, то и дело кивая в мою сторону: вот, дескать, это может подтвердить и сидящий здесь полковник Полевой.
Аудитория сидела покоренной. Вместе с ним восхищалась, гневалась, приходила в ярость, вместе с ним улыбалась в нужных местах, а когда дело дошло до рассказов об ужасах Дахау, об экспериментах над детьми, вместе с оратором и заплакала. И было странно видеть крупные почти детские слезы на суровых загорелых лицах ветеранов танкистов, прошедших через всю войну.
Я слушал и вспоминал: пронзительный талант, пронзительный талант…
Таким вот и сейчас, более четверти века спустя, встает в памяти Всеволод Витальевич Вишневский, драматург, писатель, мемуарист, оратор, — один из самых своеобразных людей, встретившихся мне на, увы, довольно уже длинном пути газетного репортера.
Его звали Корчагин
— Хотите, познакомлю вас с Павлом Корчагиным? — спросила меня однажды Мадлен Риффо — одна из героинь французского Сопротивления, поэтесса, боевая журналистка, а в те дни корреспондент прогрессивной французской газеты на Всемирном конгрессе профсоюзов, происходившем в Вене.
Странный вопрос этот был задан в ресторане «Венский парк». Здесь по талонам ужинали делегаты конгресса. Огромный ресторан, где в будние дни в пустых залах позевывали, опираясь спиной о дверные косяки, чинные официанты, в часы перерыва конгресса преображался. Здесь было шумно, тесно, и в тесноте этой звучали все языки, все диалекты, на каких только изъясняется человечество. Ресторан гудел, как рабочая столовка.
Поэтому когда Мадлен, с которой мы, советские журналисты, успели не только познакомиться, но и подружиться, сделала такое странное предложение, я сначала подумал, что ослышался.
— С Павлом Корчагиным?
— Да, но если быть точной, с Павкой.
— С героем романа Николая Островского?
— Если хотите, пожалуй, да.
— Здесь?
— Он делегат конгресса.
— Ну, знаете ли, Мадлен…
Признаюсь, я даже немного обиделся. Я знал ее биографию. Эта хрупкая девушка с точеным лицом боттичеллиевской мадонны сама могла стать героиней приключенческого романа. За несколько дней до этого, когда она рассказывала мне свою военную одиссею, записывая, я от волнения ломал карандаш, боясь что-нибудь пропустить. Но мы были недостаточно знакомы, для того чтобы учинять надо мной столь простодушный розыгрыш.
— Ну хотите пари на бутылку хорошего вина?.. Корчагин здесь, я вас с ним познакомлю, а потом втроем мы эту бутылочку и разопьем.
Разговор шел на большой оплетенной виноградом веранде, выходившей в парк. Осень уже дохнула на деревья. Как седина на висках, в зелени пробрызгивала красивая прожелть; листья лоз покраснели, стали жесткими, точно бы жестяными, и действительно, словно жестяные, стучали друг о друга, когда ветер трогал их. Один такой лист упал на стол и собеседница задумчиво разглаживала тонкими пальцами его желтоватую изнанку. Всех своих товарищей по делегации я знал. Среди русских не было человека с фамилией Корчагин. Что бы это могло означать?
— Может быть, это прозвище?
— Нет, имя и фамилия. В учетной карточке делегата так и записано: Корчагин. Ну, спорим? — огромные черные глаза весело сверкнули на бледном лице. — Чем вы рискуете? За бутылку вина идет сюжет новеллы и тоже о настоящем человеке. Помимо этого познакомитесь с отличным парнем.
Мы поспорили. Мадлен озорным движением головы перекинула свою толстую косу за спину и исчезла в анфиладах зал, пестревших необычным разнообразием национальных одежд. Через короткое время я снова увидел ее. Она вела под руку высокого, очень стройного африканца, такого черного, что кожа его отдавала в синеву, как у крыла ворона. На незнакомце был дешевый костюм, явно купленный в магазине готового платья, но сидел он на нем необыкновенно изящно и не скрывал атлетического разворота плеч, узкой талии. Протянув фиолетовую руку с длинными тонкими пальцами, африканец произнес: