— Сколько сегодня уроков? — спросил Кирилл облокотившись ладонью о дверной косяк. — ты все взяла? Ничего не забыла? Проверяй! Ключи, телефон, домашка, сменка?
— Все на месте. — улыбнулась Света застегивая пуговицы пальто. — спасибо большое.
— Давай аккуратно. — Кирилл похлопал по плечу девчонку, и она резко обняла его.
— Я люблю тебя. — прошептала Света. — до вечера.
Он стоял у двери в спальню и долго топтался на месте, словно мальчишка, только что нахамивший матери, что теперь боится смотреть в глаза той, кто принимает и любит его таким, какой он есть. Три робких стука, но ответа так и не последовало. Кирилл аккуратно толкнул незапертую дверь и прошел в комнату, где нависла атмосфера настоящего разгрома, который он сам и сотворил. Сам. Своими руками. Стыд пробирал до дрожи и липкого пота, выступающего на лбу. Он сел в глубокое кресло, и закрыв лицо руками вздохнул.
Александра неподвижно лежала на супружеском ложе, и молчала. Горло пересохло. Слезы снова скатывались с ее глаз оставляя мокрую дорожку предательских слез на личике. Редкие всхлипывания, громкое сглатывание заставляли Кирилла тяжело вздыхать. Он ненавидел себя в такие моменты. Ненавидел себя так же, как в детстве отца. Он прекрасно помнил, как рыдала мама, и видя сейчас слезы супруги…тошнота подкатывала к горлу от собственного омерзения. Все его нутро протестовало гордости и лишнему фарсу. Любил ли он Сашу? Да. Любил. Любил больше жизни, но сейчас…сейчас жалость брала вверх, и он просто не знал, как начать с ней разговаривать. С ней…с такой нежной, с такой ласковой, с такой, черт возьми, родной. Ее слезы — его вина. Ее пугливая дрожь — его заслуга.
На столике у кресла лежала книга, что так любит читать Саша, и Кирилл открыл на закладке страницу. Поклонница Шекспира, романтичная особа, что так любит любовь, живет ею, пронизанная ниточками страсть и желанием быть любимой. Заметив телодвижение супруга, Саша села на постель, перекинула ногу на ногу и совершенно не замечая за собой, но начала нервно болтать ею. Он не любил Шекспира, и только сейчас впервые с настоящей грустью читал заветные строки влюблённого мужчины, коим сам себя и считал…
«Моя Джульетта. Солнышко, взойди,
Чтоб смерть пришла завистливой луне.
Она от злости вся позеленела —
Ты белизной затмить ее сумела,
Хотя сама из лунной ночи родом,
Но девственный наряд луны холодной
Сними — одни глупцы лишь ходят в нем.
Да, это ты, любимая моя!
Ах, знала бы она о том, как я
Влюблен. Она о чем-то говорит,
Но звука нет… Заговорю в ответ.
Как я самонадеян — не со мной
Беседует она во тьме ночной…»
Александра вырвала из рук мужа книгу, и резко швырнув ее на пол вся встрепенулась. Он молча смотрел в эти карие глаза, пока она не дернулась назад. Страх снова сжал сердце заставляя зрачки становится шире. Кирилл сохранял хладнокровие. Понимая сердцем, что должен сейчас же встать на колени и молить ее о прощении, никак не мог справится с нависшей, гнетущей ситуацией.
— Ты не можешь постоянно так себя вести. — прошептала Саша облизывая пересохшие губы.
— В каком смысле? — Кирилл удивленно приподнял левую бровь.
— Я…я понимаю, что ты ничего не обещал мне, и возможно, даже в верности не клялся, но…
— Клялся. В любви и верности. Клялся. — прорычал приподымаясь Кирилл. — именно в этом. Клялся, что буду с тобой. И в болезни, и в здравии. Я свои обещания сдерживаю. Я никогда тебе не изменял.
— Ты продолжаешь мне врать. — Александра провела ладонью по своим волосам вверх. — даже сейчас, ты стоишь, и Кирилл, врешь мне в глаза. От тебя несет женскими духами и знаешь, если ты думаешь, что я…
— Женскими духами? — нервно засмеялся Кирилл. — ты хочешь сказать, что все это из-за женских духов?
— Не понимаю причины твоего веселья. — женщина вздохнула. — я не дура!
— Бл*ть. — смех вырвался истеричной ноткой с его губ. — бл*ть. — снова повторил Кирилл. — и все это дерьмо из-за каких духов. Саша, — он резко сжал ее холодные, как лед ладони. — Сашенька, я работаю в стриптиз баре!!! Да, там об меня обтираются женщины. Официантка, что постоянно порхает от столика к столику, танцовщица, что танцует раскованные танцы выбирает меня в качестве клиента, чтобы не попасть в цепкие лапы какого-то озабоченного болвана. Если такое происходит, то это не значит, что я с ними сплю. Ну скажи мне, только честно, я хоть раз давал повод тебе усомниться? За все эти одиннадцать лет. Ты хотя бы раз видела мое наплевательское отношение?
Она замолчала. От стыда краснели ее щеки, как и дрожало все тело в преддверии страха. Подкашивались ноги, в глазах темнело. Все нутро было в предобморочном состоянии, которое случилось с ней в моменты острого волнения. Вдруг она вспомнила, как впервые привела этого мужчину в дом, когда ее дочери было всего ничего каких-то два года. Остро переживающая прошлые отношения влюбленная женщина позволила ему прикоснуться к сердцу, что было спрятано в терновых зарослях. Вспомнила, как впервые ее малышка Света улыбнулась этому незнакомцу, что вручил в маленькие ладони плюшевого медведя. Первую мягкую игрушку, с которой она до сих пор сдувает пылинки. Старый, потрепанный медведь и по сей день оставался ее самой любимой игрушкой. Саша вспомнила, как Кирилл плакал, провожая в первый класс Свету, и как радовался ее первым школьным успехам, как он посещал каждое мероприятие девочки, и никогда не говорил «нет». Если для ее дочери он может быть «героем», то почему она не дает ему шанса быть этим самым героем для нее?
— Если хочешь, то пойдем сегодня со мной. Пойдем, я покажу тебе что и где работаю, чтобы ты поняла, что мне нечего от тебя скрывать. — Кирилл крепче сжимал дрожащие, хрупкие кисти жены и покрывая их поцелуями, прижимал к своим горячим щекам.
— Ты серьезно? — Саша попыталась улыбнуться. — если только из-за интереса.
Глава 5
*Веста
*«Cet air qui m'obsede jour et nuit»-запел волнительный голос Эдит Пиаф, и я погрузилась в эту музыку французского, пленительного аккордеона, что перемешиваясь с соблазнительным, рычащим голосом певицы заставлял меня испытывать настоящий экстаз. «Однажды этот мотив сведет меня с ума»…От плавного волнения, к сладкому соблазнению. Меня разделяет от возбуждения один шаг. Этот музыкальный экстаз…мурашками по коже, волнением в сердце заставляет тело поддаться сладкому плену и пуститься с первых же минут искать выход сексуальной ломки путем танца. Обнимая ладонями свою стезю, я резко покружилась вокруг шеста, прижалась спиной к холодной, металлической основе и скользила вниз, приседая на корточки, и разводя бедра в стороны не смогла сдержать желания погладить собственное тело. Выгибаясь в такт соблазнительной мелодии, как истинная любительница надменности, я млела в страсти, в этом эйфорическом нагревании тела.
*Тот мотив, что преследует меня день и ночь (Padam. Эдит Пиаф)
«Этот напев указывает на меня пальцем, и я тяну его за собой, как странную ошибку, этот мотив, который знаю наизусть.» Снятые мною и прозрачное, блестящее платье, и высокие каблуки. Я нагая предаюсь страсти с самой собой, забываясь в музыке, в женском, чарующем голосе, и любви к делу, что пленит меня удовольствием. И только сейчас понимаю, что никогда не жалела, что танцую в баре. Это моя работа, удовольствие, моя жизнь. Я чувствую, что смогла бы отдавать себя в этот плен бесплатно. Только бы была возможно чувствовать…этот отрыв от земли. Завершая танец резким прыжком на шест, я скольжу по нему своими бедами и блаженно улыбаюсь. Аплодисменты заставили меня посмотреть в пустой, как мне казалось, зал.