И милостив, и снисходителен был царь в те дни к подданным своим в больших и малых винах их, и прощал им даже то, за что прежде никогда и никому не прощалось на Руси. Многим и явным, и тайным недругам своим отпустил он тогда обиды свои тяжкие. Простил он даже князя Ивана Турунтай — Пронского,[40] а ведомо было всем, что поймали его, беглеца, уже в пределах литовских, да со всеми его людьми. В иное время быть бы князю без головы али на колу. А так лишь усмехнулся царь на глупое оправдание беглого холопа своего: заблудился-де он, князь, в трёх соснах, ехал в Москву, а попал вон аж куда — в Литву!
И с большими боярами были у царя в ту пору мир, и согласие, и любовь. Во всех наместничествах, и в вотчинах, и в удельных владениях слово его царское было закон, и ослушаться его, государя великого, в государстве Московском уже не смел никто. И обычай кормления боярского стал понемногу исчезать. И лихоимство в судах притихло, поскольку судили теперь наместники во многих местах вместе с выборными земскими людьми, а в малые судные дела и вовсе не вступались. И оттого разбоя и воровства стало на Руси меньше, а покоя людям больше.
И, радуясь тишине, вновь стали оживать в Русской земле и мирное хлебопашество, и рыбные ловли, и лесные промыслы, и солеварение, и ремесло всякое, и торговля. И вновь потянулись в московские города торговые гости и разные иные сведущие в науках и ремёслах люди из далёких заморских стран. И оттого вновь наполняться стала царская казна, оскудевшая было во времена боярской смуты.
А коли дохода казне стало больше, то и его, государя великого, государские дела пошли по-иному.
И Москву, и Кремль, и монастыри московские поднимал государь из пепла на деньги из своей государевой казны. И церкви Божьи и в Москве, и в иных городах строил. И хлебный запас повелел по всем городам собрать на случай неурожая, либо мора, либо войны. И корабли на Волге и на Ладоге приказал строить, чтобы могли они и с товаром, и с людьми, и с нарядом воинским ходить в дальние страны, куда он, государь, пошлёт. И государям соседним поминки богатые посылал- и в Литву, и римскому кесарю, и датскому королю- братской любви ради, чтобы пожаловали они, не мешали бы мастеровым людям из своих и других стран приходить на Русскую землю, и железо, и пушечный припас, и другой какой потребный товар беспрепятственно бы в русские торговые города пропускали, где какой торговле великий государь быть укажет.
Но, конечно, и тогда не всё было так, как хотелось того царю. Бывало, что и тогда приходилось ему отступаться от своего… Не удалось, к примеру, ему, государю великому, вернуть обратно в казну то, что было разграблено боярами в пору его младенчества. Где оно всё теперь? Ищи ветра в поле! Да и людей уже тех нет в живых, кто грабил, а наследники их лишь плачут да жалуются на скудость и разорение своё, да молят его, государя великого, пожаловать, отпустить им те старые родительские грехи. И вотчины, что похватали себе тогда бояре из государевых казённых земель, тоже отобрать назад никак не выходило. Каждый на коленях вопил о службе своей и о заслугах родителей своих, и попробуй перекричи их всех, когда их вона сколько, и каждый либо от Рюрика, либо от Гедимина считает свой род. Кого ни тронь — за всякого вся родня, вплоть до седьмого колена, все свойственники, все дружки… И то сильно досадно было царю.
— Забудь! Забудь и о казне пропавшей, и о землях тех, государь, — утешал его Сильвестр, когда, распалённый обидой и сознанием своего бессилия, царь метался по опочивальне, гневно сжимая кулаки. — Что казна? Казна дело наживное! Слава Богу, не оскудела ещё Русская земля ни людьми, ни хлебом, ни пенькой, ни воском, ни мягкой рухлядью, ни рудами подземными. Чего в ней нет? Чем обделил её Господь? Главное, чтоб тишина была, чтобы овцы твои были целы. А шерсти с них ты ещё немало настрижёшь… И о вотчинах не печалься, великий государь! Нужны тебе вельможи твои? Нужны помощники в деле твоём царском? Нужны. Без них тебе державу твою в повиновении не удержать, и войско твоё не собрать, и врагов твоих, соседей твоих алчных, не сокрушить. Что же ты хочешь? Ничто в жизни сей даром не даётся, и за всё надо платить. И за верность платить, и за усердие, и за любовь к тебе слуг твоих, ибо слаб человек и корыстен, и коли не видит он выгоды своей, никакого доброго дела от него ждать нельзя… Конечно, те вотчины, что самочинно захватили тогда, в безвременье, слуги твои, то убыток тебе и ведомое беззаконие. Но не себе ли дороже будет отобрать их сейчас назад? Опять зашатается Русская земля, опять наступят смута, и вражда, и несогласие в людях твоих. А то ли сейчас тебе нужно? Вот обложить их, больших и малых вотчинников твоих, новым каким обложением- это было бы дело! Это они стерпят. А какая тебе разница, каким обычаем будет прирастать казна твоя — прямым ли доходом с казённых земель либо по обложению вотчинников твоих?