– Что могло случиться? – возмущалась Леди Мюриэл.
Никто ей не ответил даже предположительно. Но все были убеждены: после окончания романса к роялю никто не приближался.
– Ничего страшного, – пытался успокоить общество певец. – Я исполню этот романс по памяти.
Он сел за инструмент и принялся перебирать пальцами по клавишам – без видимого успеха. Вместо музыки выходил какой-то сумбур. Певец начал нервничать:
– Какой-то злой рок! Угораздило же меня потерять ноты именно этой изумительной пьесы! И ведь никто не приближался к инструменту! Или их забрал тот мальчишка? Может быть, он – злоумышленник?
– Не исключено! – согласилась Леди Мюриэл. – Бруно, где вы, дитя мое?
Но Бруно не откликнулся. Казалось, оба ребенка исчезли так же, как эта волшебная музыка – может, даже вместе с нею.
– Я думаю, эти дети решили нас разыграть, – сказала Леди Мюриэл. – Они где-то прячутся. Этот маленький Бруно – сущее бедствие!
Предположение всем понравилось. Гости были не прочь поиграть в прятки, и некоторые стали искать детей. Они раздвинули все шторы, распахнули буфеты, заглянули под диваны – и никого не обнаружили.
– Может, они убежали, пока мы слушали романс? – высказала новое предположение Леди Мюриэл. – Ну, конечно, они выбежали в соседнюю комнату.
Графа это взволновало еще больше.
– Через эту дверь никто не выбегал! – возразили два или три джентльмена. – Мы свидетели: она даже не открывалась.
После этого откровения в комнате повисла мертвая тишина. Леди Мюриэл уже не рисковала делать предположения, во избежание худшего. Она только проверила, затворены ли окна. Они оказались заперты изнутри.
Еще не совсем потеряв надежду, Леди Мюриэл вызвала домоправительницу и велела принести вещи детей.
Через некоторое время испуганная домоправительница вернулась с вещами в руках:
– Вот что мне удалось найти. Юные господа почему-то не зашли за ними. А что, детишки куда-то запропали?
– Да, сейчас их что-то не видно, – уклончиво ответила Леди Мюриэл. – Оставьте их вещи здесь. Я сама одену детей, когда они придут.
Две шапочки, выходной жакет Сильви пошли по рукам. На них смотрели с умилением. И то сказать: вещицы были премилые. Особенного изумления удостоились туфельки. Одна леди даже воскликнула не без зависти:
– Это какие же миниатюрные ножки должны быть у той девочки!
Одежду положили на оттоманку в центре зала. Гости, уже потерявшие надежду дождаться детей, распрощались и начали разъезжаться по домам. Остались еще человек восемь или девять. Граф в сотый раз поклялся, что он глаз с детей не спускал во время исполнения романса. Он позволил себе отвлечься на мгновение, когда закончил и стал кланяться публике. И в это момент оба младенца исчезли. Граф не успел договорить, как вдруг его прервали восклицания ужаса.
Вещи исчезли. Потерпев фиаско с детьми, гости немного поискали одежду – скорее для очистки совести. А потом стали расходиться. Остались только четыре самых близких друга семьи.
Граф опустился в мягкое кресло, тяжело дыша.
– Кто-нибудь может объяснить, что это за дети? Зачем они пришли сюда? Почему так странно исчезли? Сначала музыка, потом они, а потом их вещи… Ну, музыка – это я понимаю. Но все остальное! Ничего не понимаю.
Он мог бы еще продолжать свои рассуждения, но вдруг опомнился:
– Уже поздно. Спокойной ночи.
И он поспешно удалился. Я встал, чтобы следовать за ним.
– Погодите, – воскликнул английский граф. – Вы не просто гость. Друг Артура – в этом доме как родной.
– Благодарю вас, – ответил я, и мы, как настоящие джентльмены, сдвинули кресла и уютно расположились у камина, хотя там и не было огня. Леди Мюриэл положила на колени стопку нотных тетрадей и продолжала искать таинственно исчезнувшую музыку.
– У вас никогда не возникало желания, когда вы держите сигару и смахиваете пепел, делать руками что-то еще (производить еще какие-то манипуляции)? Я знаю, что вы хотите сказать (обратилась она к Артуру, который открыл рот). Зачем двигать пальцами, когда движется мысль? Серьезные мысли мужчин и легкие движения пальцев при стряхивании пепла, у женщин – легкомыслие и замысловатые движения пальцев при вышивании. У каждого свое. Вы же это имели в виду?
Артур заглянул в ее лукаво-жизнерадостное лицо и, снисходительно улыбаясь, ответил:
– Да, именно это.
– Покой тела и работа ума, – высказал я свое скромное мнение. – Один писатель сказал, что это и есть предел человеческого счастья.