— Значит, ты не спросил дорогу на ферму Хантера? — покачала Сильвия головой.
— Вопросам не оставалось места, — по-взрослому ответил Бруно. — Комната была битком набита.
— Не могут же три человека битком набить комнату, — возразила Сильвия.
— Ещё как могут, — настаивал Бруно. — Хозяин сам больше всех набил комнату. Он очень толстый, такой толстый, что его даже не повалишь.
Я недопонял смысла этого сравнения, поэтому счёл долгом заметить:
— Никого не следует стремиться повалить — не важно, толстый он или худой.
— Уж его-то вы не сможете повалить, — сказал на это Бруно. — Он гораздо шире, чем выше, и когда он лежит, он выше, чем когда он стоит. Поэтому его и не повалишь.
— Вот ещё один коттедж, — сказал я. — На этот раз я сам спрошу дорогу.
Теперь, правда, не было нужды заходить внутрь, поскольку в дверях стояла женщина с ребёнком на руках, разговаривавшая с прилично одетым мужчиной — фермером, судя по всему, — который, очевидно, направлялся в городок да остановился перемолвиться.
— А уж когда дело доходит до выпивки, — говорил мужчина, — то кто всех обставит, так это ваш Вилли. Сами так говорят. Обо всём забывает!
— А мне они бесстыдно лгали, — сокрушённо произнесла женщина. — Ещё год назад я их уличила и прогнала. Не знаю, как дальше быть! — Заметив нас, она сдержала своё отчаяние, торопливо вошла в дом и закрыла за собой дверь.
— Вы не подскажете, как пройти на ферму Хантера? — спросил я мужчину, только тот отошёл от двери.
— Скажу, сударь, скажу! — ответил он, улыбнувшись. — Я самый Джон Хантер и есть, к вашим услугам. И полумили не будет, а других домов там и нету; вы только сверните, как ведёт дорога, вон в ту сторону. А в доме вы найдёте мою добрую женушку, если у вас имеется к ней какое-то дело. Или, быть может, я смогу вам помочь?
— Благодарю, — сказал я. — Я желал бы получать от вас молоко. Мне, вероятно, следует обсудить это с вашей женой?
— Верно, — ответил фермер. — Всем этим она заправляет. Удачи вам, мастер, и вашим пригожим ребяткам! — И он отправился своей дорогой.
Мы тоже пошли дальше. Бруно мигом скрылся за поворотом. Когда мы его нагнали, он взбирался на калитку в изгороди, не спуская глаз с лужка, на котором в мире и дружбе паслись лошадь, корова и козлёнок.
— Конь-папа, — бормотал он себе под нос, — Корова-мама, а детёныш у них — маленькая Козочка. Ну и семейка! В жизни своей не встречал такую!
«В своей жизни! — вдруг поразился я. — Не правда ли, что у каждого ребёнка — своя жизнь, свой собственный мир? И у каждого взрослого, коли на то пошло. Не в этом ли причина того острого недостатка понимания между людьми?»
— Должно быть, это и есть ферма Хантера! — воскликнула Сильвия, указывая на дом, прилепившийся к склону холма на полпути к вершине. — И нигде не видно других домов, и ещё вы говорите, что мы должны уже подойти к этому часу.
Я и впрямь так подумал в ту минуту, когда Бруно уселся верхом на калитке, но сказал ли это вслух, не в силах был припомнить. Тем не менее, Сильвия, очевидно, была права.
— Слезай, Бруно, — сказал я. — И отвори нам калитку.
— А хорошо, что мы с вами, правда, господин сударь? — спросил Бруно, сделав, как я просил. — Эта большая собака непременно укусила бы вас, будь вы одни! Но вы не бойтесь, — зашептал он, крепче сжимая мою руку, чтобы придать мне смелости, — она не злая.
— Злая! — фыркнула Сильвия, а пёс — великолепный Ньюфаундленд — примчался через всё поле галопом, чтобы как следует нас поприветствовать, и принялся носиться вокруг грациозными прыжками, сопровождая их отрывистым и радостным лаем. — Злая! Да она добрее ягненка! Она же… Ой, Бруно, ты разве не узнаёшь? Это же…
— Это он! — воскликнул Бруно, бросился вперёд и обхватил руками пса за шею. — Это наш милый пёсик! — Двое детишек, казалось, никогда не наобнимаются и не нагладятся.
— А что он здесь делает? — вдруг заинтересовался Бруно. — Спроси его, Сильвия. Я не знаю, как.
Тут у них начался нешуточный разговор на собачьем языке. Я из него, разумеется, не понял ни слова, я мог только предположить, когда прекрасное животное, бросив на меня быстрый взгляд, что-то прошептало Сильвии на ухо, что и я теперь стал предметом разговора. Сильвия, смеясь, повернулась к нам.
— Он спросил, кто вы. Я ему сказала, что вы наш друг. А он говорит: «Как его зовут?» Я и ответила: «Его зовут Господин Сударь». Тогда он мне говорит: «Чушь!»
— А что значит «Чушь» на языке собак?
— То же, что и на языке людей, — объяснила Сильвия. — Только когда это говорит пёс, то это вроде такого пёсьего шёпота: только наполовину лаяние, а наполовину собачье покашливание. Нерон, скажи «Чушь!»
Нерон, который снова принялся вприпрыжку носиться вокруг, несколько раз подряд произнёс «Чушь!», и я понял, что Сильвино описание этого звука было совершенно точным.
— Интересно, что за этой длинной стеной? — спросил я, пока мы шли к дому.
— Там Сад, — ответила Сильвия, предварительно справившись у Нерона. — Глядите-ка, мальчишка спрыгнул со стены — вон в том дальнем углу. А теперь он улепетывает через поле. Наверно, яблоки крал!
Бруно припустил в погоню, но спустя пару минут вернулся. Очевидно, ему не под силу было тягаться в беге наперегонки с юным воришкой.
— Не смог его схватить! — объявил он. — Нужно было чуть-чуть раньше побежать. А яблоки так и сыпались у него из карманов!
Король-Пёс взглянул на Сильвию и что-то произнёс по-собачьи.
— Ну конечно! — воскликнула Сильвия. — Как же мы сами не догадались! Нерон его словит, Бруно! Но лучше я сперва сделаю его невидимым. — И она торопливо достала свой Волшебный Медальон и начала водить им над головой пса, а затем вдоль его спины.
— Хватит, хватит! — волновался Бруно. — За ним, пёсик, за ним!
— Ох, Бруно! — укоризненно произнесла Сильвия. — Не надо было его так торопить! Хвост же ещё виден!
А Нерон уже летел по полю, словно борзая — так, по крайней мере, мне казалось, судя по тому, что я наблюдал: длинный хвост пёрышком, несущийся по воздуху как метеор. Спустя полминуты пёс уже вцепился в маленького воришку.
— Он его крепко держит, за ногу схватил! — воскликнула Сильвия, с возбуждением следившая за погоней. — Можно не торопиться, Бруно!
И мы, ничуть не прибавляя шагу, направились через поле туда, где замер перепуганный паренёк. Более причудливого зрелища я ещё не видывал, даже учитывая весь мой «наважденческий» опыт. Каждый мускул на теле мальчугана отчаянно дёргался, кроме одной левой ноги, которая точно приклеилась к земле, ведь ничего видимого глазу её не держало. Правда, на небольшом расстоянии благодушно вилял из стороны в сторону пушистый чёрный хвост — Нерон, очевидно, относился к происходящему всего лишь как к весёлой игре.
— Что с тобой, мальчик? — спросил я, изо всех сил стараясь не прыснуть со смеху.
— Ногу свело! — захныкал в ответ воришка. — Не шевелится, словно заснула! — И он заревел в голос.
— Эй, ты! — скомандовал ему Бруно. — Отдавай свои яблоки!
Паренёк взглянул на меня, но, видимо, понял, что на заступничество надежды нет. Тогда он взглянул на Сильвию, но и она нимало не была озабочена его судьбой. Мальчонка набрался храбрости и с вызовом крикнул:
— Небось, сам знаю, кому их отдать!
Сильвия склонилась и похлопала невидимого Нерона.
— Сожми капельку покрепче! — прошептала она. Резкий крик сорванца показал нам, что Король-Пёс отлично понял намёк.
— Что, хуже стало? — спросил я. — Сильно болит?
— И будет болеть всё сильнее и сильнее, и сильнее, — мрачно уверил его Бруно, — пока ты не отдашь яблоки!
Воришка, наверно, и сам это понял, потому что надулся и начал облегчать карманы от яблок. Сильвия, стоя поодаль, наблюдала за ним, а Бруно даже приплясывал от удовольствия при каждом новом вскрике пленника, попавшегося Нерону в зубы.
— Вот! Всё, что было, — сказал, наконец, паренёк.
— Нет, не всё! — крикнул Бруно. — А в том кармане у тебя ещё три!