Музыка стала замирать. Майн Герр вновь говорил своим обычным голосом.
— Растолкуйте-ка мне ещё вот что. Прав ли я, когда думаю, что в ваших Университетах человек занимает должность иногда по тридцать или сорок лет, но экзаменуете вы его лишь единственный раз, в конце третьего или четвертого курса?
— Да, это правда, — подтвердил я.
— Но тогда получается, что вы экзаменуете человека в начале его карьеры! — сказал старик, обращаясь больше к себе, чем ко мне. — А какая у вас гарантия, что он сохраняет, так сказать, под рукой те знания, за которые он уже получил денежное вознаграждение, успешно сдав экзамены?
— Никакой, — опять подтвердил я, немного озадаченный этим новым направлением его расспросов. — А вы как поступаете в таких случаях?
— Мы экзаменуем его по прошествии тридцати или сорока лет, но только не в начале его карьеры, — спокойно ответил он. — Если брать в среднем, то выходит, что выявленные таким путём знания составляют одну пятую от первоначальных — процесс забывания идёт довольно ровным и однообразным темпом, и тот, кто забыл меньше, вознаграждается сильнее, и тем больше ему почёта.
— То есть, вы платите ему деньги, когда он больше в них не нуждается? А меж тем всю свою жизнь ему по вашей милости не на что жить?
— Это не так. Он оставляет своим поставщикам расписки, они хранят их по сорок, иногда по пятьдесят лет на собственный риск, затем он получает свою Стипендию, что в один год приносит ему столько, сколько ваши Стипендии приносят в пятьдесят лет — и тогда он легко расплачивается по счетам с процентами.
— Но предположим, что ему не удалось получить Стипендию. Такое ведь тоже случается.
— Такое тоже случается, — согласился он в свою очередь.
— Что же тогда делать поставщикам?
— Они всё просчитывают заранее. Если у них возникает опасение, что человек впал в невежество или тугодумие, то в один прекрасный день они отказываются его снабжать. Вы и не представляете, с каким рвением такой человек начинает освежать свои утраченные знания или забытые языки, когда мясник урезает ему порцию говядины и баранины!
— А экзаменаторы кто?
— Молодые юноши, только-только окончившие курс и переполненные знаниями. Вам бы это показалось курьёзным, — продолжал Майн Герр, — если бы вы увидели, как мальчишки экзаменуют старцев. Я знавал человека, который экзаменовал собственного деда. Обоим от этого было, должен сказать, немного стеснительно. Старый джентльмен был лыс как пробка!
«По-моему, так не о лысых говорят», — с сомнением подумал я. Но точно не был уверен.
ГЛАВА XIII
Пикник Бруно
— Ну, то есть совсем лысый, — пояснил старичок, словно почувствовал моё сомнение. — А теперь, Бруно, я расскажу тебе одну сказочку.
— И я расскажу вам одну сказочку, — сказал Бруно и торопливо начал, опасаясь что Сильвия вмешается. — Жила-была однажды Мышка… маленькая-маленькая, вот такая малюсенькая! Вы ещё не видали такой малюсенькой Мышки!
— Так что с ней случилось, Бруно? — спросил я. — Тебе что, больше не о чем рассказывать, кроме как о том, какая она малюсенькая?
— С ней ничего не случилось, — хмуро ответил Бруно.
— А почему с ней ничего не случилось? — спросила Сильвия, которая сидела рядом с братом, положив головку ему на плечо и терпеливо дожидаясь своей очереди рассказывать.
— Потому что она была очень маленькой, — объяснил Бруно.
— Это не причина! — сказал я. — Пусть она даже очень маленькая, с ней всегда может что-нибудь случиться.
Бруно с жалостью взглянул на меня. Он словно бы посочувствовал моей простоте.
— Она была слишком маленькой, — повторил он. — Если бы с ней что-то случилось, она бы сразу умерла, вот какой она была маленькой!
— Ну, хватит про то, какая она была маленькая, — приказала Сильвия. — Ты что, больше ничего не придумал?
— Ещё не успел.
— Ну, так не надо было начинать. Сначала придумай! Теперь помолчи, мой хороший, и послушай мою сказку.
И Бруно, который так спешил перехватить инициативу рассказывания сказок, что совершенно растерял весь свой дар сочинительства, не смог ничего на это возразить и приготовился слушать. Только попросил:
— А ты расскажи о другом Бруно, ну пожалуйста!
Сильвия обхватила его рукой за шею и начала:
— Ветер шептался с листвой деревьев…
— Это невежливо с его стороны, — перебил Бруно.
— При чём тут вежливость! — возмутилась Сильвия и продолжала: — Был вечер, прекрасный лунный вечер; в лесу ухали Совы.
— Ой, только не Совы! — заныл Бруно, всплеснув ручками. — Я их не люблю. У Сов такие большущие глаза! Пусть лучше это будут Курочки.
— Ты что, боишься их большущих глаз, Бруно? — спросил я.
— Я ничего не боюсь, — ответил Бруно, изо всех сил пытаясь выглядеть беспечно. — Но они мне неприятны из-за таких глаз. Наверно, когда они плачут, то слёзы у них огромные как… огромные как луна! — И он сам рассмеялся. — А Совы плачут, господин сударь?
— Нет, Совы не плачут, — убеждённо ответил я, пытаясь скопировать его собственную манеру. — Им же не с чего печалиться!
— Как это не с чего! — возмутился Бруно. — Они печалятся, когда им доведётся убить бедненькую маленькую Мышку!
— Но когда они голодны, им нипочём такие печали.
— Вы совсем не разбираетесь в Совах! — со знанием дела объявил мне Бруно. — Когда они голодны, они сильно-сильно печалятся, если убьют маленькую Мышку, потому что если бы они убили большую, то у них ещё и на ужин осталось бы, понятно?
Очевидно, к этой минуте ум Бруно уже восстановил свои опасные придумывательные способности, так что Сильвия сочла за лучшее вмешаться.
— Я продолжу, если позволите. И эти Совы… то есть Курочки, высматривали какую-нибудь славненькую пухленькую Мышку себе на ужин…
— Пусть это лучше будет Кролик, — сказал Бруно.
— Кролик? Хорошо, пускай будет Кролик, если хочешь. Только хватит меня перебивать, Бруно! И вообще, Курочка не может съесть Кролика.
— А вдруг ей захочется проверить, может ли Курочка съесть Кролика!
— Хорошо, ей захотелось узнать, сможет ли она… Слушай, Бруно, чепуха получается! Я лучше вернусь к Совам!
— Ладно, только пусть у них не будет таких больших глаз.
— Эти Совы увидали маленького Мальчика, — продолжала Сильвия, не захотев больше вносить в свой рассказ поправок. — Этот Мальчик попросил их рассказать ему сказку. Совы только заухали в ответ, а потом взяли и улетели.
— Что они взяли? — шёпотом спросил Бруно, но Сильвия, скорее всего, не расслышала.
— Потом этот Мальчик встретил Льва. Он попросил, чтобы Лев рассказал ему сказку. Лев сказал: «Хорошо». И пока Лев рассказывал ему сказку, то по кусочку откусывал от головы Мальчика. И когда от головы ничего не осталось, Мальчик ушел, не поблагодарив за рассказ.
— Этот было невежливо, — сказал Бруно. — Раз он не мог говорить, то хоть бы кивнул на прощание. Нет, кивнуть он не мог… Тогда пусть пожмёт Льву лапу.
— Да-да, я просто это пропустила, — заверила Сильвия. — Он и в самом деле пожал Льву лапу. А потом он снова вернулся и в благодарность тоже рассказал Льву сказку.
— Так у него снова выросла голова? — спросил Бруно.
— Да, конечно, выросла через две минуты. А Лев попросил у него прощения и сказал, что больше не будет откусывать мальчикам головы — ни за что и никогда.
Казалось, Бруно очень понравился такой оборот.
— Эта сказка очень хорошо кончается! — сказал он. — Правда, господин сударь?
— Правда, — согласился я. — Мне бы хотелось услышать ещё какую-нибудь сказку про этого мальчика.
— Это был я, — заявил Бруно. — Расскажи, Сильвия, про Пикник Бруно, только пусть там не будет кусачего Льва.
— Не будет, если этот Лев пугает тебя, — сказала Сильвия.
— Пугает меня! — с негодованием воскликнул Бруно. — Ещё чего! Просто слово «кусается» — это такое дурацкое слово, особенно если чья-то голова лежит у тебя на плече.