— Нет, — Бурдюков едва сдержал рвотные позывы. — Ешь сама.
Это не моя жена, забилась под его черепом мысль. Это невозможно. Нет-нет. Я же не слепой. Я не мог…
Он заставил себя смотреть Магде вслед.
Она шла, покачивая мощными бедрами, развернулась, села, улыбнулась ему, взяла кашицу пальцами и запихнула ее в рот.
Плямкнулось на стол отпавшее.
Из одежды на ней имелись только черная юбка с косо надорванным подолом и когда-то белый бюстгальтер, с трудом удерживающий в своих границах гигантскую грудь. Многочисленные жировые складки делали ее тело зыбким, словно бы скомканным. Сейчас Бурдюков ясно видел, что Магда, его милая воздушная Магда, психически не здорова. Это круглое лицо с вытаращенными глазами, этот рот…
Как же так?
— Твой чай!
Старик, назвавшийся его отцом, сунул Бурдюкову мятую пластиковую кружку, полную мутной воды. На поверхности плавали жучки и щепки. Никакого намека, что «чай» подогревали, не было.
Бурдюков побоялся даже пригубить.
— Не хочется, — сказал он. — Мне бы полежать.
— А работать кто будет? — сердито спросил отец.
— Да! — подтвердили остальные. — Так не годится. Все пашут — и ты паши. Каждому своя смена.
— А моя когда? — проявил непонимание Бурдюков.
— Сейчас!
Отец раздраженно залепил ему по щеке, и окружающий мир внезапно сделался прежним. Бурдюков мигнул. Ни тряпок, ни картона, ни грязи, ни голых стен. На нем — его любимая пижама. Руки как руки. С мизинцем, который послушно гнется. На столе, крепком, накрытом скатертью, — тарелки с остатками великолепного салата. Люстра. Комод. Телевизор. Серый свет из окна.
Раздобревший отец держал не кружку — высокий стеклянный бокал, где в золотистой чайной толще вихрились чаинки.
— Так будешь пить?
Бурдюков взял бокал. Пить, на самом деле, хотелось. Чай пах чаем, сколько к носу не подноси. Ладони было горячо. Откуда ему казалось, что Магда не вскипятила? Бурдюков опасливо вытянул губы трубочкой. Нет, оно, конечно, вроде бы чай, но виделось ведь и другое, жуткое, с жучками…
Вокруг уже собирались, надевали комбинезоны и робы, проверяли карманы. Отец затянул «молнию» под воротом темной куртки и теперь, морщась, наблюдал за сыном.
— Ты идиот что ли?
— Нет.
Бурдюков, пересиливая себя, отхлебнул.
— Ну и? — спросил отец.
Бурдюков проглотил выпитое.
— Чай.
— А ты чего думал, коньяк?
— Нет, просто…
— Пошли уже.
Бурдюков допил.
Магда принесла ему штаны и робу с капюшоном. Бурдюков напялил все это прямо на пижаму, гадая, какую ипостась принимает его одежда там, в искаженной реальности. Не заворачивается ли он сейчас в полиэтиленовый пакет?
Виктор, Семен и сосед Павел топтались в коридоре у двери, чтобы выйти всем вместе.
— Давай, — отец подтолкнул его к дверному проему.
— Постой, — Бурдюков обернулся. — Магда.
— Да, Серенький.
Магда, воздушная Магда, с улыбкой прижалась к нему. Где там психическое нездоровье? Нет его.
— Возвращайся.
— А ужин будет? — спросил Бурдюков.
Магда ущипнула его за шею.
— Увидишь.
Пожилая пара родственников смотрела на них с умилением. Худая жена Виктора убирала со стола.
— Ну, все, — сказал Бурдюков.
Впятером они вывалились на лестничную площадку и гулкими пролетами затопали вниз. Пролеты были светлы, холодное утреннее солнце заглядывало в узкие окна. Четыре этажа, сзади и впереди — топот ног и голоса таких же, как и они, торопящихся на смену работяг.
А чем я занимаюсь? — подумал вдруг Бурдюков и не смог вспомнить.
— Какая у нас работа? — спросил он.
Виктор и Семен рассмеялись.
— Нормальная.
Широкая подъездная дверь выпустила Бурдюкова в мир. Он заоглядывался, но отец, как маленького, взял его под локоть, и они побрели по широкому проспекту в сторону гигантского здания, украшенного навигационными огнями.
Дома свечками стояли тут и там, семи-, восьми-, девятиэтажные. Желтели электричеством окна. Трепетали растянутые полотнища, правда, прочитать ни один призыв Бурдюков не смог — складки съедали буквы, ухватить смысл не давало торопливое движение.
Из подъездов на проспект выливались все новые ручейки людей, и скоро Бурдюков обнаружил, что идет в тесной толпе. Синие комбинезоны, серые робы. Слава богу, со зрением все было в порядке.
Он задумался о природе жутких утренних галлюцинаций. То, что это были галлюцинации, у Бурдюкова уже не было сомнений. Роба была робой, штаны — штанами. Стоит пропустить между пальцев — плотная, брезентовая ткань. Фактура чувствуется. Но как странно! Холодная вода, корыто, Магда, тряпки.