— Олег Юрьич, — ко мне подходит невесть откуда появившийся Шуванов в компании с широко шагающим малорослым господином, чье лицо мне смутно знакомо. — Вы случаем не знаете, что за недуг подкосил нашего губернатора?
Шуванов секунду заинтересованно смотрит на меня, затем, как бы вспомнив о своем спутнике, говорит:
— Кстати, знакомтесь. Бельц Терем Яковлевич. Олег Юрьич Волин.
Я тут же вспоминаю главного пожарного и его массивную секретаршу. Мы вежливо киваем друг другу.
— Терем Яковлевич является главнокомандующим нашими районными силами МЧС, — шутливо отрекомендовал его полковник.
Обо мне никаких особых представлений не следуют. То ли Терем Яковлевич уже знает все, что ему мог поведать Шуванов. То ли просто полковник не знает, как меня представить поподробней, ибо действительно не знает, считая меня какой-то крупной фигурой.
Еще раз киваю Бельцу, слегка растянув губы в якобы улыбке, пытаясь изобразить на лице признаки почтения. Вот, блин, какой однако круг знакомств у меня в последнее время. Главный прокурор, главный мент, главный эмчеэсовец… Хм, как-то не тянет эта пухленькая фигурка на главного спасателя, пусть и городского масштаба. Интересно, с кем из главных я познакомлюсь в следующий раз?
Чтобы хоть что-то сказать, возвращаюсь к вопросу, который Шуванов задал изначально:
— Позвольте, Иван Степанович, с чего вы взяли, будто я могу быть в курсе губернаторских проблем со здоровьем?
— Просто я случайно заметил, что вы общались с его секретарем, вот и подумал, что может…Значит, не знаете. Похоже, никто не знает.
— Даже удивительно, — подал голос Бельц. — Евгений Савелич всегда был образцом здоровья.
— Может, отравился чем, — вставляю для поддержания разговора.
— Боже упаси, — восклицает Лора. Они с Катериной временно притихли за моей спиной, не вмешиваясь в мужской разговор. Но мое предположение почему-то задело брюнетку.
Я отступаю в сторону, ибо неудобно стоять к дамам спиной, тем самым приглашая их в круг общения.
— Все продукты высшего качества и первой свежести, — заявляет Лариса, возмущенно подняв бровки.
Ага, значит, она имеет непосредственное отношение к снабжению продовольствием этого заведения. Или вообще, является хозяйкой этого охотничьего, кхм, домика.
— Возможно, он отравился до прибытия сюда, — пытаюсь неуклюже оправдать свою версию. — Да и вообще, я просто предположил. Мало ли.
— Так! — вмешивается, прервав мои оправдания, Катерина. — У нас здесь что, вечер, посвященный обсуждению здоровья губернатора?
— Очаровательная Катерина совершенно права, — поддерживает ее Шуванов. — Да и нам с Теремом Яковличем пора отыскать своих дам. Ты их не видишь, Яковлич? А то не миновать нам с тобой нагоняя.
Пообещав встретиться с нами на поляне, полковник с пожарным удаляются.
— О какой поляне он говорил? — переводит взгляд то на меня, то на Лору Катерина.
— Так вы еще не были во внутреннем дворе? — удивленно восклицает Лора. — Так пойдемте же.
Жестом хозяйки она приглашает нас следовать за собой и направляется к большим стеклянным дверям в противоположной стене. Дверной проем настолько огромен, что в него свободно мог бы въехать приличный грузовик. Вместе с нами к этому выходу уже двигались большинство собравшихся.
Размеры так называемой поляны поражают воображение. Нам открывается ярко освещенное идеально ровное поле, покрытое аккуратно подстриженной зеленой травой, изрезанное тропинками из тротуарной плитки и запятнанное многочисленными островками из той же плитки, на которых под различной формы навесами установлены тоже различных форм и дизайнов столы, кресла, шезлонги, скамейки. По краям площадок и вдоль тропинок расположены фонари причудливых форм, наверняка работы того же дизайнера, что и чудо-звери, изрыгающие фонтаны у парадного крыльца. Здесь тоже есть четыре небольших фонтана. Но они без всяких причуд — просто классические пирамиды водяных струй в центре небольших бассейнов. А вот в противоположном конце поля — язык не поворачивается назвать поляной — сияет голубыми бликами большой плавательный бассейн. Однако либо вечер прохладен, либо выпито недостаточно, но ни в бассейне, ни поблизости от него никого нет. Да, собственно, принимая во внимания те обезображенные сытой и беззаботной жизнью формы тел основной массы собравшихся здесь персон, видеть их в купальных прикидах нет никакого желания.
Народ растекается ручейками по тропинкам к столикам, на которых уже выставлены различные напитки и подносы с закусками. То тут, то там застыли неподвижными столбиками официанты с перекинутыми через локоть белоснежными полотенцами, готовые по первому зову сорваться с места.
— Здорово! — восхищается Катерина, обводя взглядом все это великолепие. — Ой, какая приятная травка! Так и хочется скинуть туфли и босиком.
— И что тебя сдерживает, подруга? — Лора, подавая пример, приподнимает одну ногу, снимает с нее туфельку. Затем, уперев запятником в пальцы босой ноги, сдирает вторую. На лице женщины отображается то наслаждение, которое испытывают ее ноги, освободившись от высоких каблуков. Катерина, радостно пискнув, тут же следует ее примеру, и пока она с блаженным видом топчет траву, Лора дает какие-то указания служащему, оказавшемуся поблизости. Как только он удаляется, обращается к нам эдаким командирским тоном: — За мной!
Мы шагаем напрямик, игнорируя тропинки, обходим только фонтаны и беседки со столами. Нас обгоняет электромобиль, типа тех, на которых принято ездить по полю для гольфа, только с небольшим кузовком. Он останавливается под раскидистым дубом, единственным деревом на всей так называемой поляне. Двое служащих выгружают шезлонги, прямо на траву выбрасываются какие-то подушки, из отдельных долек собирают на траве большой пластиковый круг, в центр которого втыкают такой же большой раскладной зонт. Интересно, зачем ночью солнцезащитный зонт? Хотя догадываюсь, вероятно, для того, чтобы с ветвей дуба на головы не опорожнилась какая-нить птичка. Подъезжает еще один кар. Извлеченная из него круглая скатерть застилает пластиковую полянку. На скатерть тут же выставляются блюда со снедью и графины и кувшины с напитками. Все делается так оперативно, будто персонал оттачивал накрытие подобных полян годами, причем на время и даже ночью по тревоге. Когда мы подошли, под дубом уже не было ни одной души из персонала. Лора тут же плюхнулась на одну из подушек, подложила под локоть другую и полулежа царственным жестом пригласила нас занимать понравившиеся места. Катерина сгребла сразу три подушки и некоторое время пыталась разместиться сразу на всех. В конце концов, поняла, что не может растянуться более чем на две, отпихнула третью в сторону.
Я уселся в шезлонг, но как-то неудобно было сидеть так высоко над столом и расположившимися рядом женщинами. Пришлось сползти на одну из подушек.
От вида столь разнообразного и аппетитно выглядевшего стола рот наполняется слюной и желудок начинает тихонечко бурчать в сладостном предчувствии. Решив не заморачиваться этикетом, подвигаю поближе блюдо с какой-то румяно зажаренной птахой и с сочным хрустом отламываю от тушки булдыжку.
— Ой, и мне, и мне тоже, — громко шепчет Катерина, заворожено глядя на румяную булдыжку голодным взглядом. — Ой, нет, мне лучше крылышко! Ой, не надо, наверное, я же вся заляпаюсь…
Замечаю, что с булдыжки, которая застыла вместе с моей рукой, пока я пытаюсь разобраться в конечном желании Катерины, капают на скатерть жирные капли.
Лора достает из одной из корзин большое белоснежное полотенце и небрежно кидает его моей спутнице.
— Ой, Лорик, спасибо! — благодарит та и, повернувшись ко мне: — Ну давай же мне крылышко!
— Чревоугодие — грех, — сообщаю, безжалостно отламывая крыло вместе с половиной грудки.
Некоторое время мы с Катериной, старательно работая челюстями, дегустируем все, до чего можем дотянуться не вставая с подушек. Лора с явным удовольствием наблюдает за нами, не спеша пощипывая крупный виноград.