«Я тебя ненавижу», – говорил Рамси, но когда над Вонючкой попытались пошутить болтонские молодцы, то наказал их, отбив у остальных всякую охоту повторять печальный опыт.
И с каждым разом пленник всё отчётливей чувствовал то, что обычно называют благодарностью.
И когда судьба с издевательской иронией предоставила ему ещё один шанс освободиться навсегда – когда хозяин, озверев, забивал его ногами насмерть, – Вонючка уже не смог воспользоваться этим шансом. Или не захотел.
Зачем он протянул тогда руку, зачем умолял прекратить? Что это было – страх за свою убогую жизнь? Или глупое желание оправдаться, хоть как-то смягчить ярость и боль на перекошенном лице хозяина?.. Вонючка не знал.
Сейчас он был просто рад, что живёт. Сейчас он, сжавшись в комок на лежанке, смущённо отводил взгляд, когда Рамси переодевался – и всё равно жадно рассматривал, впитывая каждую линию, каждое движение! Мучился вечерами в своём углу от горячечных мыслей – и недоступности того, что так близко. Безропотно радовался разрешению быть рядом и грубоватым знакам внимания – этого было уже достаточно…
Боль по-прежнему сопутствовала ему почти постоянно: в каждой трёпке, даже самой одобрительной, в каждом шаге, когда Вонючка – всё ещё шатаясь от слабости, тощий и хромой, швы напоказ – ковылял вслед за хозяином на кухню за кормом.
Поэтому он не был удивлён, когда однажды Рамси по пути в комнату свернул на лестницу вниз, в подвал. Оттуда дохнуло прохладой и сыростью – и целый ворох противоречивых эмоций перебил в груди вдох и заставил запнуться на третьей ступеньке.
Вонючка достаточно хорошо знал хозяина, чтобы давно уже не задаваться глупым вопросом «за что?». Достаточно хорошо, чтоб не питать никаких надежд избежать пытки. Потому что слишком ясно видел неподдельное удовольствие на лице Рамси от каждого своего вскрика и дрожи – не только видел, но и слышал в урчащем голосе, чувствовал в каждом прикосновении – нетерпеливом или издевательски бережном… Вонючка встряхнулся, как от озноба, – на секунду почти что захотев испытать всё это снова – и память тела тут же отозвалась отрезвляющей болью в старых ранах.
Взгляд через плечо вполоборота – прозрачно-голубые глаза блеснули в полутьме – и игрушка для пыток, издав короткий задушенный скулёж, торопливо захромала вниз по лестнице, к хозяину.
Собранные по кусочкам кости зашлись мерзотной ноющей болью, когда правая рука оказалась растянута в ремнях, принимая на себя половину Вонючкиного веса.
«Скучал? – поинтересовался Рамси почти ласково, голодным взглядом следя за питомцем: даже носом повёл вслед за судорожно дёрнувшимся подбородком. – Не забывай, для чего ты здесь». Он не выглядел злым или ожесточённым – он благодушно улыбался, и дыба давно уже казалась не средством наказания, а способом получить удовольствие от живой игрушки. Добыть эмоции.
«Да, хозяин», – Вонючка едва нашёл в себе силы кивнуть. По заполошно стучащимся жилкам на виске щекотно скатилась капля пота, губы почти мгновенно пересохли. Он смотрел на Рамси именно с тем страхом, который тот ожидал увидеть; мелко дрожал от боли, вжимаясь в крестовину дыбы, чтоб хоть немного легче стало отвыкшим от нагрузки мышцам и едва сросшимся рёбрам – те потрескивали на каждом неосторожном вдохе.
Когда хозяин провёл по ним ножом – плашмя, гладким холодным лезвием по разгоряченной коже, – Вонючка то ли выдохнул судорожно, то ли, не сдержавшись, упустил полузадушенный стон.
…Оборвавшийся плотной хваткой на горле – одновременно с чужим увлечённым взрыком. И, прежде чем воздуха стало не хватать, чуткие пальцы палача соскользнули вверх – мягко, почти ласкающе, выщупывая каждый рельеф мышц и жилок…
Осторожный неровный вдох – робкий, почти наслаждающийся – застрял у Вонючки в груди, когда бок обжёг первый аккуратный надрез. «Я тоже скучал…» – доверительно напел Рамси.
Дыша рвано и загнанно, дрожа от боли, что расползалась вокруг очередной раны, – Вонючка вдруг осознал: рано или поздно его снимут с дыбы. И случится то же, что и десятки, сотни раз до этого: он снова ощутит руки хозяина на спине, чужое горячее (возбуждённое?) дыхание на шее… От этой мысли Вонючка и сам почувствовал странный прилив волнения и бесконтрольного желания. Побывать в руках хозяина – почти в объятиях. Хоть ненадолго…
По пересохшим губам скользнул кончик языка и тут же – больно вмялись острия зубов: вместе с желанием пришёл жгучий стыд. Похоть, грязь. Постыдно. Противоестественно. Гадко. Снова вспомнился разговор горничных: как можно было даже мысленно испачкать хозяина такой мерзостью? Поганый, поганый Вонючка! Недостойный зваться собакой!
«Больно?» – донеслось извне – удовлетворённо и с живым интересом.
«Да… больно, мой лорд», – шепнул Вонючка сдавленно, всё ещё крепко жмурясь от стыда и отчаянья.
В свежий надрез вдавились подушечки пальцев – бережно пригладили края раны – и на правом запястье глухо отщёлкнулась пряжка ремня.
Да, дыхание на шее – было. И было ощущение, от которого глаза Вонючки широко распахнулись на секунду и медленно, медленно прикрылись: биение чужого пульса вплотную к его. Стиснув питомца в собственнической хватке, Рамси прижался к нему шеей – крепко, горячо, пульсирующе, и боль от острого угла челюсти, который вдавился под ухом, только делала удовольствие ярче…
В следующую секунду Вонючка понял, что оползает вниз – будто ноги держать перестали. И что хозяин – вместо того чтобы, разжав руки, выронить бестолковую игрушку на каменный пол – вдруг уселся туда сам, ловко и непринуждённо, скрестив ноги в тяжёлых ботинках. Пристроил полулежащего Вонючку к себе на колени – и снова стиснул в охапку.
До сознания достучалось глухое вибрирующее урчание – и лёгкие, едва заметные движения. Рамси впитывал дрожь и тепло, потираясь шеей о шею, прохладным оттопыренным ухом – о пылающее ухо игрушки для пыток. И Вонючка – зачарованно сопя и замирая на полувдохе, зажмурившись – мурлыкнул для хозяина в первый раз: хрипло и неловко, с робким восторгом. И ещё раз – очень нежно, тоненько. Хватка стала крепче, и ухо смялось о коротко стриженный висок почти до боли, и что-то остро вжалось в липкие от крови надрезы на боку…
Вонючка сходил с ума от удовольствия в руках своего мучителя – и мурлыкал, мурлыкал, мурлыкал, как может только абсолютный псих. Конченый, больной, смертельно влюблённый псих.
Комментарий к 11. Экспонента тепла (4) Иллюстрация и музыка: https://vk.com/wall-88542008_558
====== 12. Открытость окна (1) ======
- Если отвлечься от эмоций… подавить инстинктивный протест…
- А-а-а-а-а, боже, хватит, пожалуйста, я всё скажу!!!
Рамси поморщился: истерический рёв прямо в лицо едва не сбил его с мирных рассуждений.
- Тихо. Если отвлечься от эмоционального протеста, – продолжил он, перекинув нож в другую руку, – то чем объективно плох брак с Донеллой Хорнвуд?
Наркодилер с юга испустил ещё один истошный вопль, никак не относящийся к делу – если, конечно, считать делом тему разговора, а не очередную полосу кожи, которую методично снимал с него юный палач. Впрочем, Рамси и не нуждался в ответе: что орущая жертва на дыбе, что молчаливый Вонючка с дополнительными инструментами в руках – были всего-то свидетелями его мыслей вслух.
- Брак с Донеллой плох тем, что она – заноза в заднице! – постановил Рамси. – Она будет мешаться под ногами, чего-то хотеть, досаждать глупостями, не подчиняться, быть р-равной… – с каждым словом движения ножа становились раздражённее и резче – в конце концов полоска кожи, брызнув кровью из вскрывшейся артерии, лопнула раньше времени. – Тьфу ты…
- Да чего тебе надо?! – вытолкнул наркодилер вместе с рыданиями – в исполнении такого массивного и мужественного объекта они выглядели страшно и нелепо. – Чёртов ты сопляк, чего тебе надо?!
- Договориться по-хорошему, объяснив ситуацию, – Рамси перешёл на назидательный тон, приподняв нож как продолжение указательного пальца, – а именно: не люблю, видеть не хочу, существуй себе тихо и от меня подальше – не выйдет! На то она и заноза в заду. А по-плохому – не позволяет отец.