- Заипца, этого как раз лучше живьём – девке в подарок.
«Донелла!» – вспышка ярости – отстранённая, будто чужая: плевать на Донеллу. Перед здоровыми наёмниками – хрупкая фигурка подростка: стриженый затылок, собачий ошейник, растянутая майка, шортики, кеды. Перебинтованная нога, на которую Вонючка криво припал, остановившись. Две секунды – и его окружили.
Это конец.
«Вонючка не может предать» – «Мама любит меня и никогда не оставит» – «Никто никогда не полюбит тебя, маленький ублюдок, а имеющий малейшую свободу – непременно предаст». Неверяще таращась, давясь позорным скулежом, Рамси целился последним зарядом в часть себя, в бесконечно родную часть собственного эгоизма.
- Слышь, заказчик сказал, у него зубы как ножи. И как же его, только в жопу остаётся? Или он рот умеет широко открывать?..
- Давай, открой ему пасть.
«Вонючка, назад!..» — едва не вырвалось мимо воли – но поздно, уже поздно, выстрелят вслед! Горло сдавило, не давая дышать; осталось только наблюдать, вцепившись в выщербленную балку. Наблюдать, держа на кончике пальца, что дрожал на спусковом крючке, Вонючкину смерть.
- Эй, болтонская подстилка, куда тебя долбят?
К нему протянули руку. Тощая фигурка живой игрушки, отстранясь, неловко завалилась вбок – будто не удержав равновесие. Лапки в обрезанных перчатках цапнули автоматный ствол – разворот, рывок! Спины сомкнулись – и грянула очередь.
Рамси обмер, похолодев, не осознавая, всё ещё не осознавая – когда из своры наёмников, поглотившей Вонючку, раздался хруст костей и истошный мужской вопль.
Помнить было нельзя.
Обвить рукой шею, скользнув за спину…
У Вонючки из Дредфорта не было прошлого.
…Пальцы под ухо, рвануть на себя. Хруст – толкнуться от трупа – локоть под дых, колено в пах; пустить удар мимо скулы, хват за запястье, плечом под локоть, рывок вниз, хруст, вопль…
Разум хранил только бесконечные часы в тренажёрном зале подвала, пока хозяин был на учёбе: прыжки, кувырки, перехваты, удары, удары, удары… А тело помнило всё. Его-то Вонючка и отпустил на волю, перетекая одним движением из другого.
…Выхлест снизу, от носка до запястья – удар под челюсть – голова с хрустом мотнулась за спину…
Всё как тогда, на скалодроме, – только с подвижными опорами, которые могут схватить и убить. С опорами, которые нужно ломать.
Утонувший Боже, как долго он этого ждал!
…Вспороть клыками мазнувшую по лицу руку – оскалясь до ушей. Подбить ствол автомата, скользнуть за спину, обвить шею…
Рамси смотрел не мигая и, кажется, не дыша. Не веря глазам и не смея оторваться. Тощий полуголый подросток просто тёк ртутной каплей между массивных мужских тел, выламывая руки, сворачивая головы, подставляя тяжёлые туши под выстрелы друг друга… Легко и непринуждённо, не противясь ни одному чужому движению, только продолжая их и чуть перенаправляя.
Вонючка был прекрасен и свободен, Вонючка танцевал. И убивал – легко и непринуждённо. Красиво.
Это длилось какой-то десяток секунд: бултых сердца под горлом – пронизав оцепление, гибкий силуэт метнулся вверх, в балки лесов; шесть трупов за ним рухнули на пол почти одновременно.
- Он там! Там!
- Что за дерьмо?!
- Бля, стреляй же!..
- Эй, группа два! Сюда! Здесь чёрт-те что!
Задрав головы, наёмники перекрикивались с почти суеверной паникой.
Выстрел! Рухнул боец в гуще группки. Град ответных выстрелов, топоток, скрип – выстрел, выстрел! Ещё двое.
Оставшиеся бросились следом, выцеливая тварь среди балок, – Вонючка уводил их от хозяина к выходу.
Выстрел, выстрел! Грохот очереди, скрип, выстрел. Двое упали, тут же третий; один, вскинувшись, прицелился – слишком уверенно! Рамси не колеблясь отправил в него свой последний патрон. Наёмник рухнул, так и не выстрелив вверх, – но остальные уже не смотрели, остальные панически палили под потолок. Гулкий свист, удар! Следующий боец рухнул с проломленным черепом, рядом – чужой пистолет.
- Он без оружия!
- Там!
- Нет, вон там!..
Рамси перемахнул через опрокинутые подмостки – хлестнули вслед пули другой группы – и, добравшись до оставленных Вонючкой трупов, цапнул первый попавшийся автомат. Его настигли секундой позже – и, успев развернуться, он влепил очередь в первое увиденное лицо.
Вонючка струился по балкам, не останавливаясь ни на секунду. Таблетки, принятые в вертолёте, начали действовать только сейчас – бесконечно благодарный за них хозяину, он почти не чувствовал боли. Если только не нагружать слишком сильно ногу…
Внизу гремела перестрелка – господин Рамси вступил в бой. Значит, добрался до оставленного оружия… Вонючка озабоченно глянул вниз: пятеро недобитых им бойцов уже пятились в сторону хозяина, выцеливая потолок.
Вскарабкавшись выше, он перемахнул с лесов на палубу. Выцепил из мусора обрезок арматуры, нырнул в трюм – поморщившись от боли, пронизавшей голень, – и устремился вдоль борта, к заранее подмеченной пробоине…
Три секунды тишины – наёмники лихорадочно высматривали противника среди балок. Глубокий вдох, выдох – и Вонючка метнулся сквозь дыру в корпусе, в прыжке раскрывая хлёсткий размах.
Первый череп подался с сочным хрустом; рвануть автомат из рук, обратным хватом свернуть голову – увернуться от панического взмаха. Упругая волна через всё тело – удар наотмашь – ещё одно лицо разлетелось кровавой кашей.
Как тогда, как абордажной саблей!..
Случайное воспоминание – всполох боли, укол ужаса – и, уходя от выстрела, Вонючка неловко прыгнул на сломанную ногу.
Коротко хрипнул, осев, – и новая вспышка боли прошила руку: попали.
Арматура звякнула о пол – кувырнуться оставшимся под ноги; вдох-выдох, вдох-выдох – боль живёт только в голове… Заклином о плечо выломать колено – дикий рёв – крутнуться вокруг чужих ног, утаскивая вниз, – хрустко топтануть упавшему горло – и, коротко рыкнув, рвануться вверх.
Рука висит плетью, ноги не коснуться – оттолкнув автоматный ствол, приняв удар кулаком, Вонючка сомкнул на жилистой шее своё последнее оружие.
Когда Рамси обежал корабль, на пути у него не было уже никого. Между стоек лесов показалась груда трупов: пять или шесть, вповалку. Всё ближе – всё медленнее – не мигая, почти не дыша… Кровь и розовые ошметья на полу – так обычно крошится череп. И тихо, так безнадёжно и жутко тихо…
Будто услышав так и не вытолкнутый из горла оклик, верхнее тело шевельнулось. Распрямилось, отплюнув глоток алой слизи, – Вонючка! Вонючка – сгорбленный, трясущийся, грязный; глазищи широкие и ошалелые на залитой кровью физиономии… Встрепенувшись навстречу хозяину, он соскользнул с трупа и заковылял в отчаянно неловкой спешке – болезненно жмурясь, всё сильнее припадая на перевязанную ногу. И, приблизившись, рухнул на колени, склонился – так, что окровавленное лицо почти коснулось сапог. И Рамси, так и застывший на месте, не отступил ни на шаг.
Рамси смотрел на него. Смотрел, как на что-то новое – что-то чужое, как бы жутко и холодно, почти больно, от этого ни было. Чужое, сильное, свирепое и себе на уме. Идеальное в своём притворстве. Восхищающее напополам с отвращением и горечью – от того, что всё было ложью.
И тогда Вонючка заговорил – хрипло зашептал, не поднимая глаз:
- Простите, мой лорд, пожалуйста, простите. Я действительно… не видел другого выхода… и не смею ничего больше просить… но был бы счастлив остаться в живых, пока не станет безопасно. И принять от вас тогда любое наказание и смерть.
Его короткие волосы завились в кудряшки, бурые от крови. Его руки дрожали – а правая была окровавлена до локтя и бессильно висела. Измученный, раненый, бесконечно виноватый – бесстрашный и беспощадный… кто? Кто теперь?
- Твоё имя, – вытолкнул Рамси через силу, почти неслышно – и желая, и до оцепенения боясь услышать ответ.
- Я Вонючка, милорд, – отозвался питомец, приникнув лбом к армированным мыскам его сапог – без толики удивления, без толики своеволия. – Ваш Вонючка, навсегда, навеки.
И Рамси, склонясь, опустил ладонь ему на загривок – обретая заново. Он верил, просто потому что хотел. Больше верить было не во что и незачем.