Рамси так и смотрел снизу вверх, не мигая, – встрёпанный, перемазанный собственной кровью – в отчаянно-неравном противостоянии. Ощерился – почти не загнанно – и выронил деланно-безразличным тоном два коротких, но таких бесящих слова:
- И что?
Сухое худощавое лицо лорда Болтона дёрнулось – и сам он отшатнулся. Положил на стол нож, который всё это время держал в руке, – звонко, припечатав.
- У тебя даже не хватает ума понять, – процедил он сквозь зубы – по глазам видно: закипая, – того, что ты и близко не Болтон, а размазня, как и твоя мамаша-жертва, – это прозвучало плевком, будто самое грязное ругательство; извечное хладнокровие Русе давало трещину за трещиной: вздёрнулась верхняя губа, вздулись ноздри – его несло: – Ты такой же жалкий и безмозглый, как она, и точно так же сдохнешь в муках от рук того, на ком помешался!
- Чт-то?.. – выдохнул Рамси – оторопело, неверяще.
В углу гостиной с грохотом обрушился шкаф, заставив обоих Болтонов обернуться – Вонючка виновато топтался рядом с разгромом, всем своим неловким видом призывая подойти и наподдать. Но Рамси даже не буркнул «придурок» – резко повернулся обратно, к отцу.
- Что ты сказал о ней?!
- То, чего ты так и не узнал бы, если бы не оказался таким же ничтожеством, – отчеканил лорд Болтон размеренно и жёстко – и продолжил, свистяще дыша, припечатывая каждым словом: – Твоя мать умерла одиннадцать лет назад в подвале Дредфорта. На той самой дыбе, где ты играл со своим… Держать его! – крикнул он телохранителям, упредив движение вскочившего бастарда. – Вонючка, ко мне. Встать на колени.
Питомец вышатнулся из угла и обречённо поковылял к отцу хозяина. Бросив взгляд через плечо – с тревогой, болью, немой мольбой: «Разрешите мне! Всего один приказ!..» – послушно опустился на пол.
- Нет! Не трожь его! – заорал Рамси, бешено забился с вывернутыми за спину руками. – Не смей!..
- Заткните его, – бросил Русе, направляя дуло пистолета в покорно склонённую растрёпанную голову.
Зашипел над прокушенной ладонью телохранитель, и Рамси выкрикнул сдавленно, с хрипом – будто рвалось что-то внутри:
- Вонючка, защищайся!..
Бросок в горло – с колен, с безрассудством распрямившейся пружины – не мог оказаться быстрее выстрела. В упор. В голову.
Лёгкое тело болтонского пса опрокинулось, отброшенное пулей, и рухнуло на пол позади дивана.
Русе обернулся на жуткий, нечеловеческий вопль. Успел увидеть, как Рамси – совсем ребёнок на фоне болтонских молодцев, с чудовищно искажённым лицом – силой выдрался из профессионального захвата и выхватил что-то круглое из кармана. Рванул чеку и коротко швырнул. Ручную гранату. В отца.
Последнее, что тот испытал, – было неверие: Рамси – сумасшедший ублюдок, чудовище, но он не посмеет поднять руку на того, кто его породил. Никогда. Смертельный блок сломать невозможно.
А дальше для Русе Болтона не было уже ничего – как и для телохранителей, толкнувших на пол его и сына.
Боль.
Рамси попал в ад.
Боль, боль, боль – целый океан её, целая бесконечность.
Кто-то орал. Истошно, жутко, без капли разума. Так, что с хрустом выкручивало челюсть. Вопль прервался, когда Рамси захлебнулся им; его вывернуло на пол – и он продолжил орать, кашляя и давясь. Корчась в луже крови и выблеванной желчи.
Боль уничтожала его. Он горел в седьмом пекле.
Морфин. Прекратить это, быстрее, быстрее.
Переваливаясь через кровавые тела, растопырив на весу заходящиеся в агонии пальцы – Рамси полз к дивану. Месиво кишок, раскуроченные рёбра, торчащие из мышц обломки костей – всё под себя, назад, а сам вперёд. Он уже почти не мог дышать, когда нашарил на полу шприц, выроненный отцовским телохранителем.
Пальцы выломаны судорогой – не дотронуться. Отбив об пол иглу, сунув шприц в перекошенный хрипом рот, Рамси с треском разгрыз его и запрокинул голову. Навалился спиной на чей-то труп и замер так. Во рту – острые обломки пластика, кровь, морфин, а в голове – ни единой мысли. Только постепенно тихнущая боль – и страх, страх, страх. Животный ужас перед тем моментом, когда вернутся мысли. Он пока не помнил почему.
- Лорд Болтон! Пожалуйста!..
Выстрел.
«Я. Теперь. Лорд. Болтон», – заторможенно, ошалело думал Рамси, взводя курок. Он не слышал стонов раненых, не слышал ни воплей о пощаде, ни угроз, ни грохота монитора, запоздало рухнувшего со стены, – только неразборчивый шум, как сквозь слои ваты, и глухие удары в такт пульсу: бум, бум, бум, бум… А ещё было что-то вроде смутного сожаления о своей живучести.
Рамси просто проковылял по кругу с тупым, контуженным упорством и всадил по пуле в каждую голову – даже в лежащую отдельно от тела. Зачем-то это надо было сделать. Он как будто оттягивал до последнего момент… Момент, когда обошёл наконец посеченный осколками диван.
И увидел неподвижное тело в куцых шортиках и обтрёпанной майке. На боку, как неживой пёс, и даже лапы так же вытянуты. И безжизненно запрокинута голова.
- Вонючка, – позвал Рамси глухо. – Вонючка, вставай.
Тишина беспощадно отсчитывала секунды.
- Немедленно! – Голос дрогнул, сорвавшись: – Вставай…
Бледная, такая спокойная мордашка. Припорошена бетонной пылью с потолка. Кровь. Ползёт, оставляя бурый след, вниз из царапины на щеке, из носа.
- Нет… Вставай!..
Пыльный ламинат ударил по коленям. Дрожащие руки с содранными костяшками тянулись, тянулись – и не могли прикоснуться. Обе ладони заслонили слипшийся ком на виске в беспомощно-отрицающем жесте. Вот так, его не видно. Всё теперь хорошо. Вонючка просто спит…
Только вокруг головы расползалась, расплывалась по полу багряная лужа – её было не закрыть, не закрыть… Она ширилась безнадёжно и неумолимо, пачкая потёртые джинсовые колени младшего – последнего, единственного – Болтона.
Он наконец дотянулся – и дрогнул, будто обжёгшись. Растерянно тронул пальцем мягкие Вонючкины губы. Сжал прохладную безвольную лапку – чуткую, ласковую лапку, которой запрещал всё это время прикасаться к себе… Сдавленно сипнул, пытаясь вдохнуть.
Бум! Бум! Бум! Бум!.. – ожесточённо, отчаянно грохотал в ушах, в горле, в кончиках пальцев собственный пульс.
А чужого – Рамси не чувствовал.
И позвать больше не мог – онемевший от всё-ещё-не-до-конца осознания, застыло летящий в пропасть.
Последнее прикосновение было пинком.
Последний приказ – слишком поздно. СЛИШКОМ ПОЗДНО.
Медленно, едва справляясь трясущимися руками – Рамси расстегнул ошейник. С бесконечной осторожностью вытянул его из-под всё ещё тёплой Вонючкиной шеи – младенчески-зачарованно неподвижно таращась. Обмотал в два оборота вокруг своего запястья, застегнул – тёплый, тёплый, тёплый…
Рамси ткнулся носом в металлическую пряжку – оцепенел, осознавая наконец непоправимое: она больше не там, где была. И задушенно всхлипнув, будто разом лишившись костей, опал на неподвижное тело своей игрушки для пыток.
«Какая мерзость! Мой сын не должен реветь. Никогда», – говорил семилетнему бастарду отец, остывающий теперь на полу – изуродованный взрывом, с вываленными кишками.
Задыхаясь от боли, вцепившись в растянутую майку на изрезанном шрамами теле, лорд Рамси Болтон выл навзрыд, уткнувшись лицом в бок Вонючки.
Он не заметил своих дальнейших действий. Только мысль «непохож, ещё непохож» и очередной выстрел в чужое мёртвое лицо. Глаза, углы челюсти, подбородок – всё, чем парнишка с уипкрикской базы отличался от Рамси Болтона, планомерно превращалось в кровавую кашу. Последний выстрел – в левый локоть: Рамси не помнил зачем.
В памяти отложилась только боль, когда он точным ударом рукояти ножа выламывал себе зуб с пломбой, чтоб уложить его в размолоченный мёртвый рот. Вонь горящего пластика вперемешку с тяжёлым запахом крови и требухи. И слабая волна брезгливой дрожи, когда вкладывал разряженный пистолет обратно в руку отца.