«Она сбежала. Она меня оставила!» – безумные прозрачно-голубые глаза были вровень с его глазами; лицо отца едва фокусировалось: страшное, перекошенное, помертвевшее. Весь подвал был виден почему-то с высоты взрослого роста; усилием воли отведя взгляд от отца, Рамси наткнулся на тёмную груду у его ног. Задушенно заскулил от ужаса, пытаясь рассмотреть – уже предчувствуя непоправимое… Цветастое платье, заголившаяся нога, торчащая кверху кисть с безжизненно свисшими пальцами; кровь, много, много крови – на коже, на одежде, на полу – и совершенно белое лицо с неподвижно распахнутыми глазами.
«Ма-ам!.. – пискнул Рамси жалко, сипло, не в силах вдохнуть. – Мама!..»
«Заткнись. Если бы ты не поднял на меня руку, она была бы жива. Но ты больше и не поднимешь, – с каждой фразой голос Русе Болтона был всё твёрже и жёстче – как будто при виде боли и ужаса ребёнка утихала его собственная боль. – От такого сумасшедшего животного, как ты, следует себя обезопасить».
И настал ад.
Русе Болтон не тронул ничего, кроме рук. Позже Рамси узнает о «карте боли», о рефлексогенных зонах и болевом шоке. А сейчас он орал, срывая голос, клятвы никогда не причинять вред отцу. Позже он научится ставить блоки сам. Сейчас, когда случилась первая остановка сердца, никакого «позже» могло бы уже не наступить.
Рамси не знает, был ли он мёртв ту пару минут – после самой ослепительной вспышки боли. Просто стало очень темно, и исчез воздух. Разом. Весь. Хватаешь его, хрипишь, захлёбываешься им – и задыхаешься. И не пошевелиться – как в страшном сне, – и мир вокруг куда-то падает, не зацепиться… А потом отец сильно ударил его в грудь, с хрустом вмял рёбра – уже не узнать, сколько раз, – и сердце опять застучало.
«Вот тебя-то я не отпускал, кусок дерьма. Надеюсь, ты не забыл за это время, что должен был усвоить?»
Позже Рамси будет чувствовать необъяснимую тревогу от прикосновений чужих рук. А сейчас он снова повис над полом, и державшие его ладони медленно, с чувством стиснули переломанную грудную клетку.
«Ты отвечаешь правильно. – Сквозь расползающуюся перед взглядом темноту Рамси увидел лицо отца – живое как никогда, увлечённое, почти блаженное – внушающее ужас. – Но это только начало».
====== 17. Осознанье причин (2) ======
- Что там за шум? – Донелла поморщилась и потёрла виски: конечно, время для посещений уже наступило, но галдёж стоял такой, будто к каждому пациенту больницы пришло как минимум по десять человек.
- Не знаю, дорогая, – беспечно отозвалась миссис Хорнвуд, очищая апельсин. – Может, случилось что-то? Или в больницу приехал какой-нибудь важный доктор. Или студенты из медицинского. Или ещё что-нибудь…
Покосившись на мать – та казалась слишком беззаботной, – Донелла подошла к окну, отодвинула жалюзи – и тут же невольно отшатнулась, ослеплённая множеством вспышек. Дорога к главному входу оказалась запружена журналистами и съёмочной техникой: все микрофоны и объективы камер были направлены в одну точку, туда же рвались менее расторопные, держа диктофоны над головой. Донелла сощурилась, вглядываясь в толпу, – пытаясь понять, что произошло.
- Там папа! – воскликнула она, обернувшись, и болезненно поморщилась: от резкого движения заныло плечо.
- Ну да, – с удивлённым видом кивнула миссис Хорнвуд, отправляя дольку апельсина в рот. – Он же обещал заехать.
- Нет, – отмахнулась Донелла, возвращаясь к наблюдению, – там куча журналистов, и им всем зачем-то понадобился отец. – Она повернулась к матери, на этот раз осторожно, и с подозрением сощурилась: – Ты не знаешь, что им нужно?
Миссис Хорнвуд покачала головой:
- Без понятия, дорогая. Вероятно, из-за того, что ты в больнице.
Отец тем временем под пристальным взглядом Донеллы прорвался через заслон журналистов и скрылся в здании. Через несколько томительных минут в коридоре послышались его шаги, а потом показался и он сам.
- Что там произошло, папа? – Донелла осторожно ступила навстречу, забыв про приветствия; вытерпела отцовские объятия, поморщилась на влажный клевок в щёку и, настойчиво высвободившись, повторила: – Что случилось? Откуда все эти журналисты?
Хорнвуд замялся:
- Тебе лучше сесть, милая… – Донелла похолодела от предчувствия беды, и отец, выдавив жалкую улыбку, добавил: – Впрочем, может быть, тебе наоборот станет легче.
- Да что там уже случилось? – не выдержала мисисс Хорнвуд – даже отложила в сторону наполовину съеденный апельсин.
Её муж, казалось, обрадовался возможности смотреть не на Донеллу. Он перевёл дух и сообщил наконец – коротко и просто:
- Болтоны погибли.
- Что?! – воскликнули мать и дочь одновременно.
- Как это произошло? – деловито спросила миссис Хорнвуд, и Донелла метнула на неё всё ещё стеклянный от потрясения взгляд: конечно, мама казалась удивлённой, но… она выглядела так, словно не сама смерть Болтонов оказалась для неё новостью, а внезапность этого события.
Донелла перевела взгляд на отца, и тот заговорил:
- Да никто этого не ждал! – слишком быстро и оживлённо. – Я сам узнал недавно! – жестикулируя слишком нервно. – Говорят, они перестреляли друг друга где-то на восточном побережье, в Пайре…
Всё это время он избегал смотреть дочери в глаза. И Донелла, проникаясь осознанием, с едкой горечью произнесла:
- И почему мне от этого должно было стать легче? – Она выпрямилась надломленной статуэткой и сорвавшимся голосом бросила обвинение: – От того, что мой отец – убийца?!
- Дорогая, – безуспешно попыталась встрять миссис Хорнвуд, – что ты такое говоришь? Успокойся, тебе ведь нельзя волноваться…
Но Донелла резким движением вырвала руку из материнских ладоней:
- Я ведь просила!.. – голос её задрожал от сдерживаемых слёз. – Просила! Чтобы их не трогали! Ещё тогда, когда этот мерзкий Крэгг ушёл! И ты согласился!
Отец попытался её обнять, но Донелла с нескрываемым отвращением увернулась, отпрянула, почти вжавшись в стену.
- Ну подумай сама, не мог же я нарушить соглашение с мафией, с собственными родственниками, в конце концов… Я не убивал их, Нелла, – увещевающе мягким голосом произнёс Хорнвуд. – Они… сами это сделали, ты же знаешь северные нравы…
От этой нелепой лжи Донелла ещё больше взвилась:
- Бред, Семеро, какой же бред! – она с силой прижала ладони к вискам. – Рамси никогда бы не напал на отца! Он даже помыслить об этом боялся! И ты говоришь, что он… И старшему Болтону тоже не было смысла его убивать! И что вообще они делали в Пайре?! Они же были на вилле! Как они там оказались?
- Дочка, – Хорнвуд беспомощно взглянул на жену, и та развела руками. – Ну не мог же я оставить твоё ранение безнаказанным! Нет, стой! – примирительно поднял он руки вверх. – Я признаю, я пытался их, – он запнулся на мгновение, пытаясь подобрать правильное слово, – схватить, заставить выдать того мерзкого раба, а когда они отказались… Но я клянусь, что не убивал их! Мои люди только направлялись в Пайр, когда мне донесли, что Болтоны мертвы. Я не знаю, что там произошло.
Донелла несколько секунд испытующе смотрела на отца. А потом сухо произнесла:
- Уйдите! Мне нужно побыть одной.
- Ты уверена? – миссис Хорнвуд попыталась приобнять дочь, но та выплюнула:
- Вон! Видеть вас не хочу!
Оставшись одна, Донелла наконец всхлипнула – полузадушенно, почти неслышно. Бессильно опустилась на пол, запустила пальцы в волосы и беззвучно закричала в истоптанный ламинат. Новость не желала укладываться в голове. Рамси, наглый, эгоистичный ублюдок, не представлялся мёртвым. Сама мысль об этом казалась такой бредовой! Это было настолько несоизмеримо с их глупыми перепалками, с его грубостью в первую брачную ночь, даже с его изменой… Смерть – это настолько «уж слишком», что просто не могла быть правдой, не могла коснуться чего-то, чего касалась Донелла.
Но все эти по-детски наивные доводы разбивались о безнадёжное, кристально-ясное понимание: отец не стал бы о таком шутить.