Вечная жизнь
– Неужели ты поверил во все, чему они учат? – удивлялась Елена, когда они остановились на отдых у источника, сев вместе с христианами в тени зеленого холма на мягкой траве.
– Нет, – отвечал ей Симон, – вера здесь ни при чем. Мне нравятся их истории. И еще я вижу их будущее. Очень большое будущее. Их вера и та любовь, которую они дают людям, важнее императора, его законов и всех легионов его армии. Пока я с ними, я готов отказаться от магии и никого не смущать своими чудесами.
– Но что же ты тогда будешь делать?
– Играть на свирели, – не задумываясь, сказал Симон. – Принеси мне ее, она давно ждет под корнями вон той высокой акации.
Елена пошла к дереву, по пояс утопая в луговых цветах. Она могла поклясться, что никогда не была с магом в этих местах, и раздумывала, сам ли он спрятал свирель здесь много лет назад или почувствовал только сейчас, что она кем-то тут оставлена. А может, он создает ее в эту минуту силой своего взгляда прямо в земле? Под корнями цветущей и сладко пахнущей акации она нашла нору и осторожно просунула туда пальцы. Она даже вспомнила, как маленькой девочкой ложилась на такую же землю, прижималась к ней ухом и слушала шепот подземных духов и навсегда ушедших душ, но в какой из ее жизней это было, когда и где, она вряд ли смогла бы ответить. Полностью доверяя магу, Елена все-таки оставалась женщиной и потому опасалась наткнуться пальцами в незнакомой норе на змею или мышь. Скоро она нашла твердое и гладкое тело свирели и извлекла ее. На ней не было грязи и выглядел инструмент, будто только вчера сделан хорошим мастером.
Довольный Симон взял находку из ее рук, осмотрел, шепнул что-то внутрь матовых трубочек, набрал в грудь воздуху и приложил свирель к губам. Его пальцы побежали по дырочкам, и над диким цветущим лугом вместе с запахами весны и свежим ветром полетела мелодия, от которой Елене захотелось танцевать. Она танцевала вместе с высокой травой и не помнила сейчас, кто она, кружилась и обращала ладони к небу, забыв все картины и этой, и прошлых жизней. Христиане хлопали в ладоши, поддерживая ритм танца, и улыбались. А потом старший из них прочитал молитву: благодарил Создателя за хлеб и вино, которое они разделили между собой, и обещал прощать любое зло и принимать любого человека, который придет к ним. Симон продолжал играть на свирели, но уже тихо и задумчиво, так, чтобы слова молитвы проникали глубже в сердца людей. Близкий ручей журчал, вплетаясь в музыку, жужжала пчела, ветер играл разноцветными цветами, солнце танцевало лучами на воде. И казалось, весь мир это только этот луг и в мире есть только игра добрых сил, мудрая музыка, свет любви и слова молитвы.
Симон знал, что это не так, и оттого ему еще сильнее хотелось слушать христиан и играть для них, где бы они ни собрались: на лесной поляне, в горах или, все чаще, в подземных каменоломнях при свете масляных ламп. Там они рисовали на стенах пастуха с барашком на руках и другими овцами вокруг. Овцы это их души, пастух это их Спаситель, а барашек в руках – самая щедрая душа, которая ничего не жалела для других. Только тот, кто всех любил и все прощал, окажется к Спасителю ближе всех.
Симон ходил с ними из города в город, многое из их книг он уже знал наизусть и сам рассказывал тем, кто впервые пришел на их тайные собрания.
Он говорил о том, как Мария, будущая мать Спасителя, сначала почувствовала запах лилий в своей комнате, а потом уже оторвала взгляд от чтения и увидела перед собой невесомого ангела с цветком в руке. О том, что этот цветок был белоснежен и чист, как ничто в мире – разве только голубь, посланный Спасителю на плечо во время крещения в иорданской воде, был столь же чистым. И люди, слышавшие это, принимали крещение и трижды погружались в святую воду, повторяя обряд. Всякий раз теперь, чувствуя запах лилии или видя голубя, они помнили о чуде. Симон рассказывал, как три великих волшебника, увидев над Вифлеемом новую звезду, отправились на поиски пещеры, где родился Спаситель, и на коленях поклонились Ему, положив перед младенцем свои дары, делавшие магом любого, кто владеет такими вещами. В скудном свете катакомб или в подвижной тени густых рощ люди слушали о том, как мальчик Иисус, играя на морском берегу, слепил из глины стаю воробьев, хлопнул в ладоши, крикнул им «летите!», и глиняные птицы не смогли ослушаться, ожили, расправили крылья, взмыли ввысь. Люди слушали, и им казалось, Симон сам видел все это, так убедительно звучал его голос и столь глубоко он проникал в души. Пришедшим слушать о Христе и самим начинало казаться, что они были там и помнят, как морская вода держала Спасителя во время бури, став под Его ногами гладкой и твердой, словно лед. Как проступило Его лицо на белом платке художника, который никак не мог точно нарисовать Спасителя, сколько ни старался. И наконец, как остался огненный оттиск на ткани, в которой казненного Иисуса положили в погребальную пещеру, откуда Он вознесся на небо к Своему небесному Богу Отцу.
– Он превращал простую воду в доброе вино, превратят и вас Его слова в сеятелей новой веры. Он даст вашим душам вечную жизнь, – обещал Симон, когда они расходились, низко склоняясь, чтоб пройти в невысокую арку подземного входа.
Мало кто из них знал, что с ними беседовал сегодня о Спасителе знаменитый маг Симон, который больше не творил чудес и отказался от волшебства ради новой веры.
– Нет для нас разницы между греком, евреем или персом, – часто повторял Симон слова учения братьев, и потому они ходили из одной провинции в другую. В каждом городе появлялось несколько новых учеников, навсегда поверивших им и полюбивших нового бога.
Иногда, впрочем, Симон молчал, уступая право говорить Елене. Вот и сейчас, когда они праздновали день Воскресения Иисуса в маленьком городке-крепости на самой окраине римских владений, собравшись апрельской ночью в давно брошенном серебряном руднике и расстелив там ковер с вышитыми крестом и рыбой, означавшей Спасителя, Симон решил слушать, что она скажет. Он отказался от магии, но Елена продолжала предсказывать будущее по просьбе своих новых братьев и сестер по вере. Сначала совсем юный, безбородый ученик Петра Ваттий поведал вполголоса, как год назад побывал в пещере на месте вознесения Спасителя. В пасхальный день там сам собою зажигается чудесный огонь, который лечит душу и не жжет рук, когда берешь его. Потом все, думая об огне, ели один праздничный хлеб, по очереди макая его в мед и вино, и желали друг другу вечной жизни. Снаружи громко стрекотали цикады. Внутри все ждали главного момента этой ночи. Внесли чашу, полную черного масла, и поставили ее перед Еленой, в центре креста на ковре, вокруг которого все сидели. Она положила свой шар прямо в эту полную чашу, и камень-предсказатель начал медленно, незаметно уходить в масло, словно весил не больше клубка шерсти. Радуга дрожала внутри него, освещая лица всех, кто собрался вокруг креста, окружил Елену и ждал ее слов. Они видели, что кристалл погружается, но из чаши через край не проливалось ни капли масла. «Свят, свят, свят Господь, свят Господь Иисус», – тихо пели христиане, взявшись за руки. Когда шар скрылся в чаше, Елена наклонилась над ней и не отрываясь смотрела, а когда кристалл коснулся дна, по ее лицу поплыли неясные цветные блики, и в ее немигавших глазах теперь можно было заметить отражение того, чего не видели другие. На тонкой масляной пленке ей открывалось будущее.
– Ответь нам, сестра, – спросил Сатрий, самый старший здесь, бывший легионер с выбритым черепом и косыми шрамами через все лицо, – что станет с Римом, будет ли он стоять вечно и вечно ли будут там преследовать и казнить наших братьев?
– Я вижу, как статуи римских богов падают и разбиваются, – вглядывалась Елена в сияющую чашу. – Огонь пожирает храмы и дворцы, варвары приносят город в жертву своим духам ветров и молний, а потом они пасут своих коней на Римском форуме, потому что там, на пепле, растет трава. Воины с рогами на шапках ведут связанным последнего императора. Он сам похож на раба. Дальше ничего не видно.