— Каждый человек, желающий считаться образованным, должен читать Платона по-гречески и Ветхий Завет по-древнееврейски. И знаешь ли, дорогая, капитан Федериго ди Монефельтро вместо доли своей в богатой добыче от завоеванной Вольтерры просил лишь одну единственную еврейскую книгу? А какое зло причинили тебе евреи из квартала Борго?
Маручелла потупила взор. Джулиано вздохнул и ушел, оставляя ее в расстроенных чувствах.
Он стал холоднее с тех пор? Или ей казалось?..
— А все из-за этих евреев! — бросила она однажды сгоряча, и горничная, протиравшая в этот момент стекла в окне, посмотрела на госпожу удивленно. Но расспрашивать не стала — донна Маручелла в последнее вредя часто бывала не в духе. Случилось даже такое, что она почти без повода ударила служанку по спине поясом с серебряной пряжкой. А всего-то: принесла та ей молоко не в любимой чашке! Унизила же хозяйка лишь сама себя!
Если б знала эта девушка, что произошло в тот день, может, еще и пожалела бы Маручеллу.
Лоренцо не принимал ее всерьез. Если и разговаривал с «цыганочкой», то непременно — гримасничая при этом. А тут еще Луиджи Пульчи, остряк и балагур, стал что-то нашептывать повелителю, косясь в сторону Маручеллы. И что ж Лоренцо? Махнул рукой и громко произнес:
— Ну и пусть его… Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось!
Это про Джулиано и нее? Это она — для мимолетных утех? Чуть не разревелась с досады. А пришлось и виду не показывать, мило улыбаться. Донести слезы до своей подушки и только ночью излить их с жалобами Деве Марии. Не к Анжело же идти. Сама бросила его. Кинулась за журавлем в небе. Жила бы и сейчас спокойно. Но она вспомнила себя с белыми лилиями в руках и восхищение флорентийцев. Никогда бы ей не испытать такого возле Полициано. И снова смятение захлестнуло душу.
Как приворожить накрепко милого Джулиано? Мысль явилась к ней не случайно. В эти дни Клариче Орсини, супруга сиятельного Лоренцо, должна была возвратиться из поездки в Умбрию — к знаменитой сибилле. И брат Луиджи Пульчи — Лука, сопровождавший ее в путешествии, прислал Лоренцо письмо со своими впечатлениями от посещения прорицательницы, опередившее неспешное передвижение Клариче со свитой. Послание, уже прочитанное старшим Медичи, доводилось до слуха узкого круга друзей ради их развлечения. Из женщин были здесь только мать Лоренцо и Джулиано — Лукреция Торнабуони, немного недолюбливавшая грубоватую и суеверную невестку, да Маручелла, которая с некоторых пор словно потеряла дар речи — случалось, про ее присутствие даже забывали. Итак, Луиджи, занесенный Маручеллой в число личных врагов, читал письмо брата, кривляясь и говоря на разные голоса:
— «Мы вступили в помещение, где на почетном возвышении увидели колдунью; на груди у нее — огромная и дорогая турецкая жемчужина, и цепь — на шее. Она недурна собой, с выдающимся подбородком, жирными щеками и глазами широко открытыми среди толстых жирных складок… ее окружают грязь и вонь. Весь день святая говорила вздор — при помощи переводчика. Причем им был ее брат, с такими же толстыми ногами. Твоя супруга была, однако, совсем ослеплена этой колдовскою ямой, находила ведьму красивой и наслаждалась беседой с переводчиком. Сибилла много говорила по-гречески, но есть и пить нам не подавала. В конце концов, она пожаловалась нашей госпоже, что платье ей узко, хотя на него должно было пойти шесть кусков шелковой материи, так что этого было б довольно, чтобы одеть весь купол церкви святой Марии. Всю ночь я видел во сне горы масла, жиру, сала и прочих гадостей, и я счастлив, что мы выбрались из этой пещеры…»