— Угу.
— А я?
— Посмотрим, еще есть время подумать.
«Опять!» — негодование закипало в ее сердце.
Сандро, посчитав миссию выполненной, собрался домой. Вопросительно посмотрел на Лену. Она, бросив: «Я сейчас», пошла за плащом.
И знала ведь, что спорить с Сандро бесполезно, все будет только так, как он решил… уже решил… Но не удержалась.
— Возьми меня к Медичи, — попросила.
— Нечего тебе там делать!
— Почему? Интересно.
— Ты и так везде бываешь се мной.
— Так уж и везде!..
— С утра пойдем в церковь, потом погуляем, только бы дождь не случился.
— А потом? Я буду сидеть дома с прислугой, а вы — веселиться?
— Обещаю тебе не задерживаться. Передам все семейство Веспуччи на попечение донны Лукреции и сразу к тебе. Согласна?
Лена грустно вздохнула. Но еще одна мысль тяготила ее.
— Ты начал новый портрет Симонетты?
— С чего ты взяла?
— Не слепая же. Видела в мастерской.
— Я ведь просил тебя не переступать ее порога.
— Так случайно же! Помнишь, я воду разлила нечаянно, и туда потекло. Я испугалась, что полотна намочатся. Поспешила вытереть пол.
— Да, — одним словом на все ответил Боттичелли. — Ну и что с того?
— Просто удивляюсь. Мог бы, верно, написать меня. Или я уродина какая-нибудь? А если так, зачем зовешь к себе?
— Лена, птичка моя, не сердись. И ты хороша. Не мастер я изъяснять движения души и ума от замысла к картине. Поймешь ли? Бывает красота и Красота. Одну я поглощаю взором и мечтаю, не расплескав, до полотна донести. Это как рассветное небо, дивный цветок, кисть винограда в каплях росы. И этот виноград мне есть не хочется, и цветок не тянет потрогать — только смотреть и писать. Но с такой силой влекут, что больно вот здесь, — он потер левую половину груди. — А ты — и стакан доброго вина, и жареная перепелка… Это тоже красота, ничуть не худшая, но совсем другая. И не свербит в сердце, и радостно — правда, когда ты не ноешь и не злишься. Ты живая и теплая, тебя хочется погладить и поцеловать. Разве для женщины это не лучшая награда? Чем сидеть часами неподвижно…
— Я б согласилась.
— Хочешь получить портрет? Будет исполнено. Серебряным карандашом, углем, темперой?.. И даже позировать не надо. Я по памяти. Заказывай ракурс, фон…
Лена кивнула. Но разве это было ей нужно? И не упрекнешь ни в чем Боттичелли…
А в то же время в доме Веспуччи, куда зашел на огонек Паоло Тосканелли, разговор, естественно, вращался вокруг семейства Медичи.
— У Лоренцо немало положительных качеств, — говорил сер Анастасио, — не знаю, как сейчас, а раньше он всегда уступал дорогу старшим. И ясная голова… и хорошо, что оба брата избегают повсеместных почестей и оваций.
— Никак не разберусь, — чуть нахмурясь, сказала Симонетта, — князья они, или нет.
— Это как посмотреть, — стал объяснять свекор. — Когда сиятельный Лоренцо ведет переговоры от имени Флоренции с римским папой, турецким султаном или неаполитанским королем, то в их глазах является полноправным государем. Но, тем не менее, он всего лишь гражданин и частное лицо. А могуществен он, поскольку поддерживается банкирами, поскольку сам — толковый дипломат, поскольку — внук Козимо Медичи, человека совершенно прекрасного, не зря называемого Отцом Отечества.
— До поры до времени правление Лоренцо нас устраивает, — добавил маэстро Тосканелли. — Его и тираном не назовешь. Гибок, словно лоза.
— Скорее, как ореховый прут. Согнется и тут же выпрямится.
— А поговаривают, он частенько путает свою казну с общественной, пользуясь княжеским кредитом, — сказал Марко.
— Возможно. Молодой еще… — попытался заступиться за Лоренцо сер Анастасио. — Зато на праздниках он бесплатно кормит и поит народ.
— Все равно, — не соглашался Марко, — денежные дела щепетильности требуют. По-мне, так лучше пусть бы без карнавалов и угощений обходился, но деньги поменьше распылял.
— Легко сказать! Тебя бы на его место! Ты с купеческой точки зрения смотришь. А спроси кожевника или ткача, нужны ли ему карнавалы. — Маэстро Тосканелли не питал особой любви к Лоренцо, но считал своим долгом быть объективным. — Да за то, что веселы и нечванливы братья Медичи, и любит их народ, и гордится ими. Америго, ты читал в хрониках о синьоре Пизы — Анжело?
— Это, который правил лет сто назад?
— Сто десять.
— Ну и что?
— Так он требовал, чтобы прислуживали ему, лишь опустившись на колени, а почести оказывали, словно папе или императору. Если и появлялся Анжело на улицах города, то не иначе как верхом, да с золотым скипетром в руках. Но чаще лишь показывался у окна, возлегая на коврах и парчовых подушках.