— Амарор… — повторил Марко. — Одно другого не лучше. Вечно норовишь белой вороной предстать. Амарор… Это ж надо!
Тут звякнул дверной колокольчик. Служанка пошла открыть, поговорила с кем-то у входа, потом доложила синьору Марко, что его спрашивает какой-то мальчишка, представившийся художником.
— Что ему надобно? — Марко, все еще раздраженный, вышел в вестибюль.
И в самое доброе время вряд ли кто всерьез воспринял бы предложение Пьеро, а уж теперь!..
— Я понимаю, что донна Симонетта не захочет специально позировать художнику, еще не вступившему в сообщество святого Луки. Не прошу — специально!.. Вы только позвольте мне быть возле нее, когда она вышивает или читает, или беседует, этого достаточно! Я ничего не испачкаю, буду сидеть тихо-тихо!..
Чем горячее становился монолог Пьеро, тем большим негодованием переполнялся Марко. И этот сопляк туда же… Только бы смотреть на донну Симонетту, только б порисовать…
— Признавайся, кто тебя прислал? — Марко так старался умерить бушующий гнев, что заговорил шепотом.
— Меня? Никто. Я сам. Я, правда, сам. Может, с этой работой меня и примут в сообщество.
— Придется, милый мой, тебе поискать другую модель. — И вдруг, сорвавшись, заорал: — Вон! Вон отсюда! Чтоб духу твоего здесь не было! И всем передай: пусть забудут про Симонетту Веспуччи. Все! Нету ее! Кончилась! Не понял? Во-о-он!
А Пьеро будто в столбняке застыл, глаза выпучил, рот приоткрыл. Тут Симонетта не выдержала, подошла к нему и — как бы хуже не было — стала к выходу подталкивать и приговаривать:
— Молодой человек, лучше вам сейчас уйти. Сожалею. И все равно завтра мы уезжаем до конца лета. Не огорчайтесь, посмотрите вокруг и увидите, сколько прелестных девушек во Флоренции…
Пьеро покинул негостеприимный дом. Шел и думал, что же привело в ярость хозяина? И неужели, раз уж уезжают, нельзя было спокойно сообщить об этом? Конечно, жаль. Но ошибается синьор Марко, если считает, что Пьеро так просто способен отказаться от своих планов. Может, и полно у него недостатков, но уверенность в своем таланте и стойкость характера тоже значат немало. Он мог бы и по памяти изобразить донну Симонетту, но у Пьеро в одной из тайных папок хранилось целое богатство — девять набросков, которые он считал превосходными. Ну как не похвалить самого себя за предусмотрительность?
Ожидая приезда этого зловредного синьора Марко, Пьеро не сидел без дела. Большого труда не составило узнать, что обычно донна Симонетта ходит в церковь Оньисанти, расположенную поблизости. И он во время молитв и проповедей, укрывшись за одной из колонн, то лихорадочно, то неспешно рисовал профили прекрасной донны. Думал, пригодится и это. А теперь сероватые листы — единственная основа для будущей картины. И пусть попробуют не принять его с этим портретом в сообщество художников! Он докажет, что способен мыслить, а не просто копировать действительность. И поймут, что он силен в истории, да и воображение имеет незаурядное. Любой нарисует красавицей эту добрую даму, но только он, Пьеро, кажется, нашел ключ к ее душе. Он никому ничего не скажет, станет работать в тайне ото всех. И потом вся Флоренция удивится и восхитится…
А было так: впитывая образ донны пристальным взором художника, он отметил необычное серебряное колечко-змейку. Священник в это время заговорил-запел о любви к ближнему, донна вздохнула, словно ей воздуха не хватало — и то: духотища в церкви стояла — подняла руку с колечком к вороту платья, коснулась пальцами открытой шейки и… у впечатлительного Пьеро перехватило дыхание — показалось, будто вот-вот вопьется змейка в лилейную грудь. Рождались туманные ассоциации: где-то было, с кем-то стало… Ну да, конечно, Клеопатра!.. Самоубийство египетской Царицы! Тут же ему открылось нечто трагическое в чертах Симонетты. Никто этого не знает, не видит. Только он, Пьеро, которого пока считают не заслуживающим внимания. О! Он еще всем покажет!
Выехали в имение поутру, а добрались до места, когда солнечный диск уже коснулся деревьев на отдаленных холмах. Альдо был послан накануне предупредить о приезде, и управляющий не без труда уговорил кое-кого из крестьян привести усадьбу в божеский вид — страда, рабочие руки на полях и виноградниках ох как нужны! Барашка жирненького освежевали, нежнейшего сыра доставили, детишки в лес по ягоды сходили, заодно и цветов полевых нарвали, уж пусть простит донна — не до роз сейчас, ведь в Инцису пришлось бы за ними посылать человека. Ну, кажется, можно и хозяев принимать!..