Родственники не могли пожаловаться на невнимание Марко. И теперь, перед самым отплытием, он спросил у каждого, что привезти в подарок. Дядюшка Джорджио заказал турецкие литавры для оркестра Студио, отец — миниатюры персидских мастеров, Америго, как всегда — что-нибудь редкостное для маэстро Тосканелли, а Симонетта — ничего.
— Опять капризы? — угрожающе спросил Марко.
— Ну какие же капризы? У меня, право, все есть. Разве что красивый ошейник для Амарора…
— Еще я псу ошейники не возил за тридевять земель! И здесь можно найти.
Симонетта промолчала. Не говорить же, что лучшим подарком для нее стало бы долгое-долгое путешествие ненаглядного супруга.
Джулиано тоже считал часы до отплытия Марко. Боялся, что непредвиденная задержка испортит ему и друзьям долгожданный праздник — день поминовения Платона. Но за три дня до торжественной даты — четвертого ноября — Симонетта получила свободу. И следующим вечером слуга Медичи вручил серу Анастасио, для него и Симонетты, изысканное приглашение, в котором сообщалось о чествовании мудрейшего из людей в самом тесном обществе избранных.
В дополнение предлагалось не беспокоиться об экипаже: уважаемых Веспуччи доставят на виа Ларга и обратно в карете Медичи. Сер Анастасио, прочитав украшенное гербом и вензелями послание, глубоко вздохнул. Все возвращалось на круги своя. Подчеркнутая избранность приглашенных не оставляла сомнения, что ждут лишь Симонетту. И он велел горничной передать бумагу невестке с устным разрешением провести вечер в семействе Медичи.
Хорошо что проницательный сер Анастасио не нарушил гармонии встречи друзей-единомышленников. Девятка — священное число, соразмерное количеству муз. И лишь девять кресел стояло в гостиной перед мраморным бюстом Платона. И не случайно умер он в восемьдесят один год, прожив девятью девять лет.
С нежной бережностью Джулиано ввел Симонетту в гостиную. Там уже находились Марсилио Фичино, Бернардо Бембо, Маттео Боссо, Полициано и Кардиере.
Заглянул Лоренцо.
— Донна Симонетта!.. Счастлив, наконец-то, вас приветствовать. Все в сборе? А где Лука?
— Прислал слугу с извинениями. Сильно простыл.
Лоренцо кинул взгляд на одно из пустующих кресел.
— Тогда позову Клариче.
Спустя несколько минут вошла его супруга, озабоченная чем угодно, только не изысками неоплатоников. И вслед за нею — глава семейства Медичи. Все замолкли. Джулиано хлопнул в ладоши. Камердинер внес свечу, передал ее Полициано. Тот торжественно стал зажигать многочисленные лампадки возле бюста Платона, украшенного гирляндой осенних листьев. От огоньков белокаменное лицо философа словно ожило. Марсилио Фичино заиграл на лире. Симонетта подумала, что яснее и спокойнее не было минут в ее жизни.
— Платон умер, возлежа за пиршественным столом, — провозгласил Фичино, — в кругу друзей, и не устав от восхвалений любви. Так поднимем же и мы кубки в честь мудреца и в честь любви.
Симонетта пригубила искрящееся розовое вино.
— Мы объединены против невежества, пороков и душевной нечистоты, — продолжал Фичино. — Иные называют нас «Платонической семьей». И верно, нас связывает чувство более горячее, чем дружба, — любовь, но такая, которая не заключает в себе ничего нечистого по отношению друг к другу, — и Платон, идеи которого так близки нам.
— А все началось с твоих переводов, Марсилио, — вставил Лоренцо. — И вы, маэстро, открыли нам Платона заново. Мы сегодня собрались здесь, перед бюстом учителя, чтобы вести разговор о любви. Джулиано, не хочешь ли ты сказать, что такое любовь в твоем представлении?
Лоренцо был удовлетворен завершением очередного этапа в политических делах: только что в Венеции был подписан союзный договор между Флоренцией, Венецией и Миланом. Почему бы и не поблаженствовать, отвлекшись от государственных проблем, не поговорить о любви, счастье и красоте.
— О! — воскликнул Джулиано. — Это чувственная и страстная добрая воля, идущая из глубины души.
— Всякая любовь есть желание, но не всякое желание — любовь, — добавил Фичино. — Без познания это всего лишь слепая сила. Любовь есть начало и конец всего.
— Вы думаете, что любите друг друга, а на самом деле любите Бога, — вступил отец Маттео. — Любите друг друга в Боге и Платоне. А посему в каждом случае дружбы и любви мы находим трех лиц.
— Только Бог совершенно открыт для любви, — проговорила Симонетта. — Обращаясь к нему, всегда можно удовлетворить жажду любви и сострадания. А если любовь направлена на человека, случается, что встречает ее равнодушие или ненависть. Ревность омрачает ее, горе преследует.