Тогда пришел врач, который ко мне хорошо относился и говорит: «Придется вам ехать с грузовой машиной». А вы знаете, дороги там…
К. М. А санитарная машина на четыре койки была?
М. Ф. На четыре, да. Двухэтажная.
К. М. Это было в Семлеве?
М. Ф. В Семлеве. Куда-то они, видимо, передвигались вперед, за войсками.
Положили в грузовую машину. Солдаты какие-то вещи накидали туда, и ехать до станции — это было что-то кошмарное. Я губу закусил, и — вытерпел.
Посадили в пульмановский большой вагон. Там солдаты немецкие были. Привезли в Вязьму.
К. М. Сколько в этом госпитале пробыли?
М. Ф. Боюсь сказать.
К. М. Неделю?
М. Ф. Больше. Недели две, наверно, пробыл.
Приехали в Вязьму. Всех немецких солдат вынесли и закрыли дверь. Я один остался в вагоне. Представляете мое состояние? Бросили. Морозы начинаются большие. Думаю: «Придет какая-нибудь сволочь, преступник, и всё, никто и знать ничего не будет». Не знаю, сколько прошло времени, мне показалось — очень долго. Наконец дверь открывается: «Генерал!» — «Я». Поговорили. Забрали на носилки, положили в санитарную машину.
К. М. Здесь уже в санитарную?
М. Ф. Да, в санитарную машину положили. А, считай, этой-то ноги у меня нет, а на эту сапог я не надел, так я был замотан, что сапоги все время в руке держал. Солдат говорит: «Генерал», — и так на сапоги показывает чего-то. Я говорю: «Гут, гут». А он, видимо, спрашивает: «А тебе на чёрта сапоги?», — и забрал эти сапоги. Я думаю: «Черт с тобой, все равно уже теперь».
Привезли в госпиталь. Опять Вязьма. Громаднейший зал, — не знаю, что за здание было, — человек пятьдесят, если не больше, лежит раненых. И тут, смотрю, наши русские девушки. Я одну подозвал: «Русская?» Она говорит: «Русская». Соня Анвайер ее звать. Уже в пятьдесят шестом или пятьдесят седьмом году в Советском комитете ветеранов войны, когда она пришла, я ее сразу узнал. После сорок первого года прошло шестнадцать лет, но я ее сразу узнал. Еврейка, восточного такого типа еврейка. Я говорю: «Соня Анвайер?» Она говорит: «Да». — «Меня не узнаете?» Она говорит: «Нет, не знаю». Ну и я рассказал ей этот случай.
Я подзываю ее и говорю: «Попросите врача, чтобы мне дали снотворное. Я уже несколько ночей не спал, мне спать хочется, не могу уснуть — боли страшные». Врач как раз обходит. Врач накричал на нее, не дал. Когда всех обошел своих, подошел, посмотрел. Я говорю ему: «Таблетен шляфен». Приказал дать. Дали мне снотворное. А на второй день — на перевязку.
Приносят на перевязку, смотрю, в перевязочной знакомая женщина-врач. Где я ее видел? А! У командира сто… забыл, какой дивизии, 20-й армии, когда я командовал 20-й армией. Ну, походная жена, если можно так назвать ее. Красивая женщина. Смотрю, она там работает. Я потом спрашиваю Соню Анвайер: «Почему она в операционных?» Она говорит: «Я вам потом расскажу, что это за женщина». Красивая, интересная женщина. Она, говорит, всех нас, стерва… плохо к нам относилась.
Она мне рассказала, где живут врачи наши, которые в качестве санитаров используются. А рядом было здание кирпичного завода, совершенно неотстроенное: дверей нет, окон нет, пола нет, обнесено только проволокой. Их загнали туда. Раненые кричат, пить хотят, не есть, а хотя бы пить, жажда их мучает. Когда кричать начинают или сильно надоедать, туда бросают гранату, в оконный или дверной проем. Творится там, говорит, что-то невероятное.
К. М. Это наш госпиталь такой остался?
М. Ф. Нет, не госпиталь. Это наших раненых забирали, отвозили и вот здесь их поместили.
К. М. А помощь какая медицинская?
М. Ф. Никакой.
К. М. И наших врачей не пускали?
М. Ф. Никаких. Вот так они там и валялись. Я говорю: «Что же там делается то?» Она говорит: «Вы себе представить не можете. Мало этого, и женщины там же, вместе все».
На третий день приходят санитары, укладывают меня, дают одеяла. Надо сказать, что дали мне много одеял, укутали меня. Одеял, наверно, пять. Знаете, тонкие немецкие шерстяные одеяла. Укутали меня и понесли. Положили в пятитонную машину. Один я и несколько солдат в этой пятитонной машине. И эта машина по Минскому шоссе на Смоленск гнала из Вязьмы. Бешеная скорость. Я вот так вот подпрыгивал. Я сначала кричал: «Камрад, камрад, тише!» Машина все равно не обращала внимания и катилась.
К. М. А немецкие солдаты тоже раненые были?
М. Ф. Нет, здоровые ехали.