К. М. По радио взорвали?
М. Ф. Мне кажется, по радио. С какой стати немцы будут взрывать, когда немцы там живут, в гостинице этой? Гостиницу взорвали, как она называлась? Хорошая гостиница.
К. М. «Континенталь».
М. Ф. Чего они своих людей будут взрывать? Конечно, наши взрывали. Я наверное не знаю, взрывали ли дома, я это не утверждаю, а гостиницу-то, я думаю, наши взорвали наверняка.
Внесли нас в вокзальное помещение. В это время приехали только что окончившие военное училище немецкие офицеры. Едут под Москву. А помещение разбито, комнатки маленькие, и мы тут еще занимаем место. И когда они узнали, что тут находятся русские генералы, кричат: «Русские генералы, вег на улицу!» Значит — на улицу выкинуть. «Не хотим тут с ними жить».
И вот этот, высокий-то, с бородой, — очень долго их уговаривал. Они бушевали, бушевали. Не знаю, вернулись они на родину или под Москвой нашли себе дом в земле.
Ну, потом поехали мы. Доехали до Бреста. В Бресте нам сделали баню, бани там были хорошие, промывали всех. Туда уже не впускали не обмытых, не обработанных в санитарном отношении. И поехали мы дальше.
Привезли нас в Берлин. В Берлине поместили нас в один из госпиталей. Там прожили мы недолго, сопровождающий куда-то ушел, остались консервы, которые на дорогу нам были даны. Мы консервы и съели. А он, видимо, консервы эти привез домой, для своих. Пришел и очень ругался, что мы их съели.
К. М. А он вас сопровождал?
М. Ф. Сопровождал.
К. М. В гражданском?
М. Ф. В гражданском, да.
К. М. Михаил Федорович, вы как-то упоминали, как вы услышали впервые от кого-то из солдат, что с Москвой у немцев не получилось. Это позже уже было?
М. Ф. Это уже в Берлине мы услышали, что у них под Москвой ничего не получилось. Из газеты. Кое-как разбирали. Не все мы понимали, но понимали, что от Москвы они отошли. Приятно было, что Москва не взята, что Москва в надежных руках, крепко ее обороняют. А потом, позднее, когда мы стали уже встречаться с югославами, французами, тут мы уже все знали, когда нас перевезли в лагерь Люккенвальде. Это был небольшой лагерь. Югославы, французы (англичан не было) и мы. Лагерь был весь окружен проволокой, а мы еще и от них отделены были проволокой. Вместе не держали.
К. М. Недалеко от Берлина Люккенвальде, да?
М. Ф. Порядочно, километров полтораста. Место сейчас находится в зоне Демократической Германии. Я потом, когда был в Германии, поехал туда посмотреть. Там ничего уже нет, все сожжено.
К. М. Это южнее Берлина?
М. Ф. Да, южнее.
К. М. Я знаю это место по сорок пятому году.
М. Ф. Там недалеко полигон был. В этом лагере были и французы, и югославы.
К. М. Значит, в Берлине вас недолго держали?
М. Ф. Нет, передаточный пункт был такой только. В Люккенвальде мы уже знали все, что происходит, потому что югославы читали газеты, французы читали газеты.
К. М. А как вы с ними общались?
М. Ф. От проволоки. Те подойдут к проволоке, и мы к проволоке подходили.
К. М. Бараки были, или что?
М. Ф. Бараки. У них свои, у нас свои бараки. Но мы были выгорожены еще проволокой от них.
К. М. А как выглядели бараки?
М. Ф. Прилично. Бараки очень приличные.
К. М. Отапливались?
М. Ф. Как-то поступил приказ сократить топливо, на ограниченный режим топлива перейти. Жара была — деваться некуда, так топили углем. И кроме того, там были электрические кухни, подтапливать было можно. Там разогревали пищу. Потом в печке были такие штуки сделаны, куда, если вы не съели что-то, тоже можно было ставить подогреть. Кормили, конечно, так же баландой, как и везде, во всех лагерях. Абсолютно одно и то же было во всех лагерях для русских военнопленных: литр супу из брюквы, 250 граммов хлеба, черт его знает какого. Только в одном месте я ел хороший хлеб. В каком смысле хороший? Вы едите его, и не чувствуете, что это суррогат-хлеб. Одиннадцатимесячной выпечки хлеб, в целлофане завернутый, но вы едите как будто настоящий хлеб. Правда, от него пользы не было никакой. А здесь хлеб давали с брюквой, мягкий такой, все это тяжелым камнем ложится.
К. М. Значит, литр супа, хлеб…
М. Ф. И чай давали. Не знаю, клали сахар или нет, мы его не чувствовали. Говорят, что клали сахар туда, только не чувствовалось. Такой рацион был.
Я как-то вызвал врача и говорю, что у меня с желудком плохо, я не могу этот хлеб есть. Он мне ответил, что для вас курочек в Германии еще не приготовили. Я говорю: «Спасибо и на этом».