М. Ф. Нет, до этого не был. Перевязку делали, когда надо было. Но рана почти уже зажила.
К. М. Уже ходили на костылях к этому времени?
М. Ф. На костылях ходил. Правда, трудно было, потому что взять костыль нельзя, рука-то… А у них костыли, у проклятых, знаете, эти — на локтях. Очень трудно.
Я у него спрашиваю: «Почему вы мне не делаете протез?» Он, видимо, куда-то написал, и меня перевезли в Берлин, в госпиталь. Тоже — французы, англичане, югославы. Тоже смешанный госпиталь. Какую-то гимназию бывшую занимали. И там мне сделали протез. В Берлине.
Как-то приходят ко мне санитары и говорят, что английский врач хочет с вами поговорить. Ну, меня повезли туда. Вы знаете, — подлец! Сидел я с ним часа два, он беспрестанно курил. Хоть бы, мерзавец, предложил мне сигарету. Сам я не хотел у него просить принципиально. Думаю, даст или не даст? Нет! И нарочно курит и дым — в мою сторону. Разговор у нас шел по-всякому, по-всякому. Он говорит: «Мы сейчас с вами союзники, а ведь нам придется с вами воевать потом». Я говорю: «Да чего это ради нам с вами воевать-то надо?» «А вот посмотрите».
К. М. У него определенной цели разговора не было, просто он хотел поговорить?
М. Ф. Да, просто хотел поговорить.
К. М. Он военнопленный был?
М. Ф. Военнопленный. Он мне рассказал, я и сам видел: английским офицерам полагалось два часа прогулки не в лагере, а вне лагеря. В сопровождении, конечно, немца. И вот я видел, как этот высокий англичанин делает очень широкие шаги, быстро идет и как за ним вприпрыжку бежит унтер-офицер. Весь мокрый возвращается с прогулки.
В одном из лагерей английские офицеры очень сильно поругались и избили охрану. Ну, может быть, не всю охрану, а несколько человек, так. Гитлер приказал одеть на всех английских офицеров наручники. Это врач мне рассказывает. Об этом узнал Черчилль, на второй день приказал всех немецких офицеров заковать в наручники. Правда ли это или неправда, не знаю, но он мне так говорил. И потом Гитлер отменил приказ в отношении английских офицеров. Он мне много чего рассказал. Потом говорит: «Вот вы, почему не получаете ничего? Вот, мы, пленные английские офицеры, у нас производство идет ускоренное даже перед теми, которые на фронте. Мы, — говорит, — получаем на десять процентов больше жалованья, чем офицер получает на фронте». — «Почему?» — «За неудобства плена». Понимаете? За неудобство плена! И ускоренное производство, и жалованья больше платят. Значит, английское правительство и не мыслит себе, что англичанин может быть изменником родины.
К. М. Или добровольно может сдаться в плен. Или хотеть этого.
М. Ф. Да, сдаться или хотеть этого. Ну конечно, во всякой стране какая-то сволочь найдется, но принципиально отношение… Это меня поразило.
Операция была сделана, но, к сожалению, ничего не помогло. Мне потом говорили, что всякое инородное тело, раз оно не находится в соответствии со всеми структурами, оно рассасывается. Видимо, опыты делал этот врач тогда. Я спросил его: «Вы делали уже это?» Он говорит: «Три операции сделал». — «А результат?» — «Не знаю». Он мне по-честному сказал: «Не знаю». Ну, попытались, сделали.
Да, вот тут я увидел, сколько получают англичане и французы. В этом госпитале. Посылок сколько получают. У них, даже у английских негров-летчиков, которые попали в плен, под кроватью все полностью завалено пакетами картонными. Так что они немецкого ничего и не ели.
К. М. Немецкий рацион был у них такой же?
М. Ф. Нет, их лучше кормили. Давали им, один раз я видел, в другом уже лагере, где французы были, — как их называют, моллюсков.
К. М. Креветки?
М. Ф. Я не знаю, креветки это или нет, на улитку как будто похожи.
К. М. А, мули, мули.
М. Ф. Мули? Как-то принесли с французской кухни, и Прохоров говорит: «Слушай, с мясом дают». А потом посмотрел: «Ой, это же улитки».
Меня в другой лагерь перевели. Переводили много. А потом я попал… Когда же я попал в этот-то лагерь? Здесь или не здесь? Тут еще в Берлине, в одном из лагерей был налет. Днем англичане, а ночью американцы налеты делали. Приятная картина, когда знаешь, что летят, но не над тобой сбрасывают бомбы, а где-то в другом районе. Такое ясное небо — это в двух лагерях мне пришлось видеть — ясное небо и колоссальное количество, пятьсот, семьсот, тысяча машин летят такими эшелонами, эшелонами, эшелонами! Вы сидите, слышите — нарастает гул. Сначала зенитки бьют, а потом моторы, гудят моторы, и видите — летят самолеты. Разрывы снарядов, немецкая истребительная авиация, какие-то машины падают, строй все время идет и идет. И потом слышно — у-у-у! Бомбежка.