К. М. Но дисциплина брала свое, и кроме выкриков ничего не было.
М. Ф. Вы знаете, я как солдат не мог не восхищаться этим: армия накануне гибели, государство гибнет по сути дела, а в армии строгая дисциплина, порядок, головы не вешают. Не то, что какие-то забитые, понурые; они же знали, что им грозит, чувствовали это, но вида не показывали. Остановились мы не помню в какой деревушке. Стоим ночь, стоим сутки…
К. М. Сколько вас было всего?
М. Ф. Около двухсот человек нас и, наверное, человек четыреста-пятьсот моряков.
К. М. А генералов сколько было?
М. Ф. Двадцать семь человек. Генералы и комбриги. Там несколько комбригов было. Но это все равно должность генеральская.
Приходит майор. Мы уже коменданта не видели. Майор приходит и говорит: «Господа, вы чувствуете, что фронт приближается?» Мы слышим уже и днем пулеметную стрельбу. Фронт все время движется за нами, довольно быстро идет фронт. «Я могу, — говорит, — дать вам полуторную машину. Поместитесь ли вы все в эту машину?» Двадцать семь человек, двадцать человек охраны. Мы говорим: «Поместимся».
Какими судьбами я не знаю, то ли посылали кого-то из конвоиров, то ли какими-то другими путями, я и не пытался узнать, до нас дошли слухи, что оставленные в этом лагере два генерала — тяжелораненый и со свинкой — генерал Сотинский — как только мы ушли, пришли гестаповцы, спросили, где находятся такие-то, им указали, взвалили их на плечи, вынесли за крепость, за тюрьму за эту, и тут же расстреляли и закидали камнями. Не зарыли, а просто камнями закидали, и все.
И тут я сказал себе: «Это должно было случиться. Никакой охраны нет, никакого начальства нет. Любой солдат, любой немец мог прийти и что угодно над нами сделать».
Я как будто предчувствовал, что нельзя оставаться.
К. М. Впоследствии это подтвердилось?
М. Ф. Да, все подтвердилось. Потом похоронили их. Сели мы в эту машину. Моряков от нас отделили.
К. М. И офицеров тоже?
М. Ф. И офицеров. Всех. Посадили одних генералов и охрану. Вы знаете, ну навалом в грузовую машину, как мешки…
К. М. В одну машину?
М. Ф. В одну машину! Двадцать семь человек нас и двадцать человек охраны. Немцы все пьяные были, разит от них. У меня — один на одной ноге, другой на другой ноге сидят. Я терплю, думаю, не буду ничего говорить. И все терпели, не только я, эти невзгоды. Спрашиваем: «Далеко нас повезете?» — «Да нет, — говорят, — это недалеко здесь. Город Мосбург, часа три езды, не больше».
Едем мы день, едем мы ночь. Всё едем. И чувствуем, что едем в горы. Ну, думаем, дело неладное. Наверное, нас везут куда-нибудь в горы и там расстреляют.
Настроение, надо сказать, подавленное. Выжить в лагере, всё перенести и перед концом так бесславно погибнуть — как-то неприятно, должен прямо сказать.
Рано утром мы подъехали к одному из лагерей. Видим, что лагерь, — проволочные заграждения. И слышим: русское, традиционное — мат. К своим, значит, приехали. Услыхали родное.
Прибежали к нам наши военнопленные — что и как? Мы говорим, что вот нас привезли сюда. А что это за лагерь? Это лагерь Международного Красного Креста. Сюда собрали пленных всех национальностей. Два коменданта здесь — один англичанин, другой — американец. Оба полковники. Немцы сдают этот лагерь уже Международному Красному Кресту.
К. М. А раньше был немецкий лагерь?
М. Ф. Немецкий. Обыкновенный лагерь военнопленных. Мы говорим: «Дайте знать как-нибудь этим полковникам, английскому и американскому». — «Да ведь нас, — говорят, — не выпускают, мы — за колючей проволокой. Те национальности все вместе, а нас, советских, за колючей проволокой держат, отдельно».
К. М. А у вас тут только остановка была?
М. Ф. Только остановка. Немцам, видимо, чего-то нужно было, заправка нужна, я не знаю. Нас поместили в один из бараков. И все же нашим военнопленным удалось дать знать. Пришли два полковника высоченного роста, здоровенные. Англичанин и американец. Никто английского языка не знал, а они по-русски не знали. «Гут-гут, гут-гут», — поговорили, посмотрели на нас, головами покачали. Думали увидеть генералов, а увидели какую-то разношерстную толпу в отрепья одетых да изможденных. Посмотрели-посмотрели, покачали головой и ушли. А через полчаса у выхода из нашего барака встали часовые. Англичанин и американец.
К. М. Не вооруженные?