— Похожа на графиню, — сказала Мариела. Хесус долгим взглядом окинул жену, потом посмотрел на Надин и кивнул:
— Да, настоящая графиня.
Улисес не мешал ей. После обеда с Апонте он с головой ушел в работу, чтобы успеть запустить фонд. Изредка останавливался понаблюдать, как она читает: в одной руке книга, другая рассеянно гладит загривок счастливца, первым успевшего подобраться ближе. Иногда Надин поднимала глаза на Улисеса, таскавшего оборудование, столы и коробки, вскидывала руку и продолжала читать.
Вечерами, в квартире, было так же. Как будто они так много говорили про Элизабет фон Арним и ее две главные страсти — сады и собак, — что ее призрак стал осенять собой пространство и ход событий. Где-то в другом измерении у Улисеса с Надин родилось пятеро детей и все они выросли и уехали, так что теперь можно было жить естественно, не терзаясь гнетущим чувством долга.
Улисес взволнованно рассказывал про самые простые вещи: про покупку медицинской техники, про то, как Северо ремонтировал протечки, про форму для персонала — Мариела сообщила, что может с кем-то договориться.
— Только она считает, что фонду нужен логотип. И я с ней согласен. Ты, случайно, не знаешь какого-нибудь дизайнера?
И Надин отвечала «да» или «нет» и тут же переводила разговор на Элизабет фон Арним, которую на самом деле звали Мэри Аннетт Бошан, а ее младшей кузиной была Кэтлин Бошан, которая, последовав примеру старшей, тоже стала писательницей, взяла псевдоним и обрела известность как Кэтрин Мэнсфилд.
Первым делом Надин прочла «Элизабет и ее немецкий сад» и «Все собаки в моей жизни». То есть первую книгу фон Арним, опубликованную в 1898 году, и причудливые мемуары, появившиеся в 1936-м, через пять лет после смерти автора. И теперь хотела прочесть в хронологическом порядке остальные двадцать романов, уместившиеся между «Немецким садом» и «Собаками». Она только что закончила The Solitary Summer, выпущенный сразу же после необычайно успешного (за год разошлось больше двадцати тиражей) «Немецкого сада», который представил миру новую таинственную писательницу, скрывавшуюся под слишком уж безыскусным псевдонимом Элизабет.
В «Лете одиночества» — так перевела заглавие сеньора Альтаграсия — вновь появлялась Элизабет из первого романа и знаменитый сад, который она так стремилась уберечь от назойливых гостей, невыносимо нудных светских раутов и даже собственной семьи, мужа и детей, доставлявших ей истинные мучения. Это пренебрежительное, высказанное с предельной честностью отношение к семье вызвало скандал и принесло немало проблем Мэри Аннетт. Что объясняло посвящение из второго романа: «Разгневанному. С некоторыми извинениями и большой любовью». Под «Разгневанным» она имела в виду графа Хеннинга фон Арнима, которого умело и тонко высмеяла в первом романе. До сих пор Надин заглядывала в перевод, только чтобы разобраться в каком-нибудь запутанном английском пассаже. Как в словарь, специально созданный для лучшего понимания исполинского собрания сочинений Элизабет фон Арним в одном томе.
Альтаграсия сопровождала текст множеством комментариев внизу страницы. Некоторые касались деталей перевода. Большинство — биографии Элизабет фон Арним. Были и заметки, содержавшие историческую информацию про Померанию или замок (названный в книге домом) с садом, где писательница обрела рай на земле и где, например, Э. М. Форстер, близкий друг Элизабет, вычитывал рукопись своего первого романа «Куда боятся ступить ангелы».
«Лето одиночества» заканчивалось довольно волнующей сценой. Финал романа совпадал с концом лета, что соответствовало требованиям сюжета: женщина решает провести лето в доме с садом, в полном уединении, не принимая никаких гостей, а муж настроен скептически, он утверждает, что она заскучает и одиночества не выдержит. Но вот лето завершилось, и Элизабет, несмотря на препятствия, выполнила обещание, о чем и сообщает мужу, Разгневанному.
«Если я правильно помню, — сказал он, помолчав, — главная причина твоего стремления уединиться состояла в том, чтобы дать душе возможность взрасти. Можно спросить, взросла ли твоя душа?»
«Ни капельки».
Граф фон Арним обезоружен столь честным ответом и подходит поближе к жене, сидящей у камина. Как всегда, когда он смягчается в наплыве нежности, парирует с улыбкой, утверждая, что честность — весьма редкая черта в женщинах. И это дает начало очередному из многочисленных эпизодов, в которых взбешенная Элизабет возражает мачистским аргументам мужа.