— Над этим домом висит проклятье, — вдруг сказала она и разразилась истерическим плачем.
Когда наконец все погрузились в машину, Улисес обнаружил, что не в силах ее завести.
— Не могу, — сказал он, глядя на свои безжизненные руки на руле.
— Я поведу. — Хесус открыл Улисесу дверцу и, словно старичку, помог выйти и занять место на заднем сиденье.
Они прибыли за полчаса до закрытия часовни.
— Надеюсь, хотя бы венок доставили вовремя, — сказал Улисес, проверяя телефон.
— Я прямо там, на кладбище заказывал. Сказали, с самого утра доставят, — ответил Хесус.
Сгруппировавшись как батальон, они взошли по пандусу, отыскали нужную часовню — и впали в панику. Улисес, во главе нерешительного войска, первым нашел в себе мужество заглянуть внутрь. Но сразу же отшатнулся.
— Там все три гроба стоят, — выдохнул он. Руки у него дрожали.
Мариела и сеньора Кармен снова тихо заплакали. Хесус побледнел и покрылся испариной.
— Хоть закрытые, — добавил Улисес.
Он шагнул на порог часовни. Там сидело всего шесть человек. За гробами стоял венок от фонда. Единственный.
«В память о „Надин", с любовью, от друзей из „Аргонавтов" (фонд „Симпатия к собакам")» — гласила надпись на ленте, выведенная отвратительно яркими и блестящими буквами, какие обычно бывают на венках.
Подошла очень пожилая женщина, как две капли воды похожая на Надин.
— Ты Улисес, — сказала она.
— Сеньора Кандо?
— Именно так я тебя и представляла.
Улисес не знал, что ответить. У него навернулись слезы. Сеньора Кандо обняла его, и на секунду страдание так захлестнуло Улисеса, что он перестал понимать, где боль, а где все остальное. В этом объятии было нечто целительное, как в лезвии, аккуратно ампутирующем больную руку.
— Спасибо за венок.
— Не за что. Это пустяки. И надпись не передает, как мы любили Надин. Ужасно, что все так получилось.
— Передает. Хотя я бы не стала ставить Надин в кавычки.
Остальные пять человек, сидевших в часовне, под шумок разошлись.
«Их трое, а нас всего двое», — подумал Улисес, глядя на гробы.
— Это родственники Роджера, — пояснила сеньора Кандо. — Они сказали, что теперь на бдениях всегда так безлюдно. Столько народу уехало. И до кладбища все труднее добираться. Да и закрывается рано в целях безопасности.
Улисес вспомнил бдение по Мартину и похороны Сеговии, состоявшиеся всего несколько недель назад. Туда люди приходили мелкими группками, а потом, возвращаясь по домам, распадались на еще более мелкие.
— Мама Марии Элены тоже не приехала. Сказала, билеты из Парижа в Каракас стоят целое состояние.
— Ну, в конце концов, сеньора Кандо, настоящей матерью ей были вы.
— Да я не из-за себя. Даже не из-за Марии Элены. А из-за нее самой — она себе никогда не простит. Неправда, что другой человек может занять место отца или матери. А уж тем более детей. Разве только Бог, но Он же бесплотный. Все равно от тоски сосет как под ложечкой, только вот здесь. — Сеньора приложила руку к груди. Теперь уже она заплакала.
Улисес подумал, что, наверное, пришла его очередь обнять ее, но не обнял.
— Позвольте представить моих коллег, — сказал он. — Они тоже очень любили Надин. — Улисес выглянул из часовни в центральный зал и позвал своих.
Они вошли опасливой кучкой. Кармен и Мариела обняли сеньору Кандо. Хесус стоял прямо, как палка. Но секунду спустя обнимались и плакали уже все. Человек со стороны ни за что бы не догадался, что перед ним не семья. Улисес снова посчитал и выдохнул с облегчением: теперь уже их пятеро, а тех, других, всего трое.
Вечером в «Аргонавтах» Улисес сказал:
— Никто не покинет этот корабль. Мы отлично продвигаемся, и у нас все получится. Нужно просто продолжать работать, как мы работали все это время. Завтра начнем прямо с утра.
Все трое кивнули. Потом они молча поужинали и разошлись по комнатам.
В ту же ночь Улисес заболел.
Увидев, что температура не спадает, ему устроили постель внизу, в комнате, где его обычно принимал Мартин. Пять дней он не мог даже встать. Утром шестого дня сеньора Кармен вошла в комнату и потрогала его лоб. Улисес открыл глаза.
— Слава богу, — сказала она с улыбкой. — Сегодня уже на человека похож. Сейчас принесу вам бульончику.
Он услышал, как в коридоре она радостно объявляет, что сеньору Улисесу лучше. Вошел Хесус.
— Ну ты нас и напугал. Мы уж думали, и тебя потеряем.
— Даже так? — удивился Улисес и приподнялся на локте.
— Ты много бредил.
— Я не помню.
— Куда такое помнить: белиберда белибердой.