Он спал почти всю дорогу, удивляясь, потому что никогда столько не спал. Бежал от осознания. Аседан разбудил его, когда они приблизились к бунтующей области.
- Надо быть осторожными, - предупредил он.
У них был разработан план движения в этой местности, скрытного, небольшими отрядами. Отдельно проработали способ незаметного перемещения техники и приборов. Граф все ждал, когда Шакадал скомандует об этом, но наемник не давал никаких распоряжений. Он итак всегда был немногословен и даже необходимым делиться не любил, а сейчас вообще молчал как рыба. Это стало для графа первым сигналом.
Балдрон ждал засады или нападения при таком открытом шествии, хоть чего-нибудь, но все шло спокойно. Однажды на привале он вдруг замер и прислушался. Но ничего. Граф подумал было, что тишина слишком напряженная. И чем дальше продвигались, тем больше подозрений у него зарождалось.
Они ехали по заброшенной и покинутой местности, где давно никто не жил, кругом располагалось много открытых мест, и на них давно уже могли напасть, даже люди с вилами имели шанс тут что-то придумать. Отряд уже находился в тех местах, по которым прокатились активные восстания, но окружающая безмятежность оставалась нетронутой.
В конце концов, он все понял.
«Нет никакого восстания», - сначала граф принял эту мысль равнодушно, и даже испугался своей реакции. Потом понял, что просто не может поверить. Это было слишком.
Его едва не стошнило. В первый миг он подумал выйти наружу и заорать, что все знает, потом напомнил себе, что он в окружении врагов, и стал предполагать, догадывается или даже знает ли что-то Аседан. Если Балдрон сейчас что-то сделает или покажет, что раскрыл злодейство, убьют ли его?
«Господи, это сумасшествие». Его колотила крупная дрожь.
Если это тоже проверка на лояльность, то она зашла слишком далеко. Волна бешенства поднималась в графе.
Аседан на остановках слонялся без дела и с виду тоже ничего не понимал. Он начинал заговаривать с Балдроном, но тот отвечал неохотно, от чего герцог хмурился все больше. В конце концов, Тафет сам пошел на откровенность:
- Послушай, я не понимаю, что происходит. Где…
- Неужели? – хмыкнул граф со скрываемой злобой.
Герцог стушевался:
- Я ничего не понимаю, - еще раз повторил он.
- Правда не понимаешь, Аседан?
Тафет помрачнел еще сильнее, широкая морщина прочертила его лоб, затем, догадавшись, к чему клонит граф, протянул:
- Не-е-т. Не думаешь же ты…
- А-то ты не знал?
- Ты с ума сошел?! – почти закричал Тафет, и граф быстро зажал ему рот ладонью. – Думаешь, я бы стал в таком участвовать по своей воле? – горячо зашептал Аседан, когда граф его отпустил.
- А зачем ты поехал?
- Ты знаешь, зачем я поехал! Но это не входило в мои планы.
- Значит, теперь войдет.
- Господи… помилуй, зачем… - герцог привалился к дереву, почти задыхаясь.
Граф долго молчал. Прежде чем Аседан успел произнести слово, Балдрон добавил:
- Имей в виду, мы можем умереть здесь.
Тафет зажал рот рукой. Гримаса ужаса исказила его лицо.
Балдрон подумал о мирных: о детях, о тех, кто сегодня выращивал деревья, пас коров, набирал воду в колодце, ухаживал за стариками. Сегодня они проснулись, собрались, занялись своими делами, строя планы, объятые надеждой на будущее или же своими переживаниями, а завтра – завтра они умрут.
Он сам, пожалуй, тоже умрет.
От всех этих мыслей граф терял самообладание. Надо было что-то придумать. Отказаться участвовать в преступлении.
«Он собрался закрыть себя мной…» - с дрожью думал Балдрон.
Следовало немедленно выведать у ублюдка-наемника все подробности, но герцог уговаривал графа потерпеть, одуматься и не предпринимать опрометчивых действий.
Они прибыли к непримечательной деревне, первой населенной, судя по дыму, за три дня пути по этой области, но Балдрон толком не смог ничего в ней рассмотреть - Шакадал приказал разбить лагерь в лесу. Тут граф и решил добиться объяснений, но как только они обосновались, внимание наемника быстро заняли какие-то неизвестно откуда взявшиеся люди, уже дожидавшиеся их отряда. Бегло оглядев пришельцев и их инвентарь, граф с негодованием заключил, что это съемочная команда.