Синдбад-Наме

— Справедливость шаха для мира, — начала она, — это океан, из которого люди пьют пресную воду его милостей.

Пьют воду из моря его щедрот жители всей страны.

— Когда-то давным-давно было сказано: «Река создана для пития». Нравственные достоинства шаха — это лужайка цветов, с которой люди вдыхают аромат утреннего и прохладу северного ветерка. В саду его справедливости распустились базилики правосудия, а шипы насилия в стране сожжены пламенем его гнева. Пока его благословенный двор служит убежищем для униженных, основа насилия искореняется и уничтожается бурей справедливости. И удивительно, что в то время как весь мир находится под сенью его правосудия, меня — покорную рабу — палит июльский зной солнца насилия.

*Ты, справедливейший из всех, одну меня забыл —
Я жалуюсь. В твоем лице — ответчик и судья.

— К его величеству шаху нельзя, конечно, отнести эти слова, но везиры-безбожники заслонили, как тучи, солнце его справедливости. Гнусное насилие и великая несправедливость, совершенные сыном шаха по отношению ко мне, лягут позором на его детей и потомков. Однако справедливый шах по наущению клеветников и подстрекательству лжецов не воздает мне по справедливости. И я подозреваю, что у падишаха с везирами происходит то же самое, что случилось у шаха *Кермана с его везиром.

— Как это случилось? — спросил шах. — Расскажи.

Рассказ о царевиче, везире и гулях

— Рассказывают, — начала невольница, — что в давние времена, в минувшие дни жил-был падишах, ученый и справедливый, счастливый и благородный. У него был сын, прославившийся своим умом, известный своей храбростью. Он был красивее и стройнее всех, речи его были заглавным листом веселия и радости.

В один прекрасный день, когда мир облачился в новые одеяния и надел платье совершенства, он обратился к отцу с просьбой:

— Мне хочется погулять за городом, побывать в садах, ведь сейчас весна, пора лугов и полей.

Вновь улыбнулся *ноуруз, и росой
Розы в саду пробудил он от сна.

Капли дождя, как жемчужный *нисар,
Щедро везде разбросала весна.

— Сейчас время охоты и вина, — продолжал шахзаде. — Ткач природы соткал в мастерской судьбы семицветный шелк для невесты-весны, а портной времени шьет ножницами-молнией и нитками-дождями красочные одеяния и разноцветные накидки.

Украсит одежды ее края Радуга из драгоценных шелков.

* * *

Славу о себе распространила по лужайкам и садам весна,
Каждый переулок и ворота зеленью украсила она.

— Горы превратились от обилия тюльпанов в расписные пиалы, в них налито вино из росы, — говорил шахзаде. — Утренний ветерок приносит ароматное дуновение, сады уподобились кандагарским кумирням, глаза нарциссов томны, локоны фиалок кудрявы,

*Отправился в сад я взглянуть на весну — она торжествует там,
Весенние тучи отраду льют, а ветер несет покой.
Траве я промолвил: «Вечно живи!» Она отвечала мне:
«Живу я три месяца и опять умру осенней порой».
Спросил у тюльпана я: «Почему сегодня печален ты?» —
«Сердцем, — сказал он, — как ты, скорбя, покинул я дом родной».
Я очи нарцисса спросил: «Зачем вы льете потоки слез?» —
«На солнце-жасмин засмотрелись мы, застлало глаза росой».
Спросил я у розы: «Над кем, ответь, так громко смеешься ты?» —
«Смеюсь над влюбленным я: у него *дирхема нет за душой!»
«О лилия! Ты почему молчишь?» Ответили мне цветы:
«Не размышляя, славит она творца красоты земной».

— Каждый корабль в это время — настоящий рай, — рассказывал шахзаде, — каждая отмель — кандагарская кумирня. Настала пора пить вино под пение соловьев, вкушать напитки среди кустов роз, слушать мелодии, музыку и пение, упиваться пурпурным соком из чаши счастья.

Словно дыханье больного, ласковый слаб ветерок;
Тучи — как тяжкие веки, льющие слез поток;

Ткут они яркое платье для всех уголков земли,
И разноцветной одежды им хватит на долгий срок.

Мог бы ручьи ты спутать со слитками серебра:
Блещут они на солнце, как выхваченный клинок.