— Все будет замечательно! — уверенно произнесла она, избегая прямого взгляда Дилана. — Я сделаю так, чтобы вернуть тебе былую славу!
Дилан хотел отстраниться, на что Ева сжала его в объятиях еще крепче. Бороться он не стал. Во всяком случае, не в столь важный момент.
— Ты правда сделаешь это? — В его голосе Ева уловила нотки радости.
— Обещаю!
Несмотря на клятву, ее обуревало неведомое желание уйти.
Мэвис — имя резко осело на языке горьким, чуть ли не едким привкусом. Головокружение накрыло с новой силой, унесло Еву куда-то далеко-далеко. Губы сжались в тонкую линию, слова магнитом влекло выйти наружу. И тогда Ева все же спросила:
— Это правда?
— Что?
Ронан шумно сглотнула.
— Что там говорят о вас с Мэвис. — Слово «роман» изречь она так и не сумела.
— А что?
У Евы выбило почву из-под ног. Ее душило стойкое ощущение собственной незначительности, разрастающееся в груди адским пламенем.
— Почему ты не сказал?
— Я не говорил? Прости.
— Издеваешься?.. Как ты мог хранить от меня секреты?!
Дилан вскинул бровь и сурово оттолкнул девушку.
— А я обязан все докладывать?
Отказаться от собственных слов? Нет, не комильфо.
— Ты так сильно стремишься избавиться от меня, Дилан? — спросила она с нотками диктата в стальном голосе. — Даже учитывая мою помощь? Ты презираешь саму мою преданность?..
— Нельзя потерять то, чего нет, — процитировал он Ошо. — Тебе ли не знать?
— Что?.. — презрительно фыркнула Ронан. — Да что ты себе позволяешь?
— Ты не признаешь во мне человека, Иб, потому и усомнилась из-за каких-то там словечек Мэвис, — на удивление спокойно парировал парень. — О какой преданности идет речь?
— Тот же вопрос с успехом могу задать я: почему ты все время беспочвенно ревнуешь?
— Почему? — В его глазах тлела усмешка. — Еще и беспочвенно? Ты правда не понимаешь? Ах, ну да, конечно: не ты же инвалид.
Клеймо «инвалид» металось по комнате, ударяясь о стены. Ева не справлялась со злобой, пускай и понимала, что, если не отступит и не попросит прощения, Дилан настигнет ее и сотрет в порошок. Не опять, а снова.
Девушку это не пугало. Уставшему человеку в принципе чужд страх.
Дилан оставался совершенно невозмутимым — маска на каркасе лица сидела неподвижно. Вот только рука... рука, на которую были намотаны девичьи волосы, потянула сильнее.
— Мне больно, — поморщилась Ева.
Клейман и не думал отпускать. Не отводя глаз, медленно, неторопливо подняв ладонь, положил ее на лебединую шею. Ронан, нервно сглотнув, закрыла веки. Сейчас он начнет душить.
— Мне плевать. — Его голос обрел сердитую окраску.
Ева продолжала пребывать в темноте — уж слишком страшно было и посмотреть на него. Он вцепился в плечи, притянул к себе. Потом Дилан резко схватил ее за лицо и стал целовать, словно в последний раз. Слезы прочертили на бледных щеках влажные полосы. Ронан кое-как отвечала на внезапно возникшую псевдострасть, осознавая, что это самый противный поцелуй в жизни — бесчувственный и до жути тошнотворный.
Дилану было на нее все равно. Он чертовски зол. Это не мальчик из шатра.
— Не делай мне больно, пожалуйста, — слетело с губ. — Я люблю тебя, но не могу больше терпеть.
Он застыл. Ронан, полагая, что это ее шанс, продолжила:
— Я не удержусь за тебя, если ты удерживаешь подле себя Мэвис. В твоей жизни должна быть лишь я. Я не потерплю связей на стороне.
Веки девушки беспокойно подрагивали. Ева говорила:
— Любой человек причиняет страдания. И я выбрала того, от кого буду их принимать, — это ты. Однако... прошу, избавься от Мэвис.
Молчание прорезалось еле доносящимся тиканьем часов. Их переплетающееся в единое дыхание, медленно тянущееся время, безответное ожидание складывались в готовую прорваться дамбу.
— Открой глаза, — томно сглотнув, приказал он.
Ева повиновалась, и Клейман задумчиво прошелся по ее изнуренному лицу.
— Я люблю тебя, — изрек он сладкую ложь.
От нее стало даже больнее. Ева хотела было возразить, но не смогла. Она просто терпела и ждала, когда все закончится.
Дилан принялся целовать ее, касаясь щек и рта; она чувствовала вкус собственных слез. От его шеи пахло амброй, от губ — обыкновенным дешевым табаком. В эту минуту девушка ненавидела себя больше, чем когда бы то ни было.
А затем она почувствовала себя самой никчемной на свете.
Дилан подтолкнул ее к дивану и, когда она на него повалилась, одним движением перевернул на живот. Ева сжала веки, горячие слезы градом посыпались на обивку. Ронан захныкала, почувствовав мужские руки на талии. Прикусила нижнюю губу до крови, когда они стянули штаны и вместе с ними трусы.