— Отомстишь? Опять трахнешь или изобьешь? Меня это не заденет, Дилан. Я уже привыкла.
На миг жесткие черты смягчились. Пальцы прошлись по ее лицу, за ними — поле мурашек.
Скрыть страх непросто. Порой даже нереально.
— Привыкла? Трахнешь? — Его голос эхом доносился откуда-то издалека.
Сердце Евы кануло в бездну. Сейчас или никогда.
— Если есть что сказать — говори.
— Погоди-ка, неужто ты приписываешь мне изнасилование? — хмыкнул Дилан. Его лик выглядел действительно ошарашенным.
Ронан сомкнула веки. Она тщательно избегала случившегося. Признает ли Клейман свою вину?
— Я не хочу об этом говорить.
— Ладушки, — откликнулся он. — Только вот если в твоей светлой головушке вдруг возникнут подобные мысли, помни: ты сама отдалась мне. Коли захочешь кого-то обвинить — посмотри в зеркало.
— Разве ты бы остановился?
— А вот это уже совсем другая история, — улыбнулся он ехидно.
Ева прикусила язык, рот наполнился вкусом крови. Ожидаемо, но все же больно.
— Я буду честна: пришло время покончить со всем этим. Хочу покончить с тобой.
— Со мной? — Парень был невозмутим. — Разве ты сможешь без меня?
— Да, потому что не люблю тебя.
Клейман внезапно помрачнел.
— Брешешь.
— Не люблю.
— Хватит, Иб...
— Больше не люблю.
И Дилан взорвался. Он взял ее за руку, завел за ворота, чтобы уберечь от взора матери. Прижал к холодной стене, цепко схватил за плечи. Несмотря на темноту, они отчетливо видели глаза друг друга.
— Отпусти!
— Нет, — холодно возразил он. — Повтори-ка, что сказала.
Храбрость покинула ее, как, собственно, и душа. Всепоглощающий страх подчинил разум окончательно.
— Отпусти, — повторила Ева одними губами. — Прошу, отпусти...
Однако голова совсем скоро обреченно упала на грудь: она питала чрезмерно большие надежды. Действует браво, лишь когда Дилана нет рядом.
Он — тот, кто сломал ее и ломает по сей день.
— Прошу, прекрати... — промолвила она дрожащим голосом. — Я так устала от всего этого.
— Ты должна искупить свою вину.
— Даже сейчас, когда тебя разлюбила?..
Дилан усмехнулся.
— Нет, ты любишь меня.
— Я не знаю, как объяснить то, что чувствую к тебе, но это однозначно не любовь. Раньше она была, но сейчас... сейчас ее нет. Ты ведь сам все прекрасно понимаешь, Дилан. Мы не любим друг друга.
Стоит ли быть честным с охотником? Нет.
Потому Дилан, схватив ее за шею по обе стороны, чуть ударил голову о стену. Боль распространилась за секунду. Ева не зажмурилась: дал о себе знать выработанный иммунитет к побоям.
Да и Клейман ударил несильно.
— Тогда, может, завела любовника?
Ева еле-еле подавила желание рассмеяться. О чем говорит этот неуверенный в себе мальчишка? У них нет отношений; будь у нее кто, то это был бы официальный парень, не любовник. Но спорить с охотником — дело шаткое.
Внезапно ей захотелось признаться: да, она влюблена, неизбежно и бесповоротно влюблена. Так, будто сердце перестало ей принадлежать. Будто разум избавился от бренных мыслей. Словно сама судьба провела ее к нему, к Да Хёну, связав их руки красной нитью. Она будто нашла человека, которому не страшно раскрыть все секреты, с кем хочется разделить жизнь. Он тот единственный, кого она хочет видеть счастливым, даже если несчастна она.
С какой, черт возьми, любовью связывает себя Дилан, когда есть Хён?
Но стоит ли быть честным с охотником?..
— Нет, — солгала она.
Одно это слово было бритвой, резавшей ей грудь и гортань, вспарывавшей ее насквозь.
Девушка боялась, что голос выдаст истинные чувства, однако повторила:
— Нет у меня никого.
Клейман довольно хмыкнул, Ронан закрыла глаза. Так она спасет себя от лишних сцен, которые, к огромному сожалению, могут впиться в память. Все, чего ей хотелось, — это открыть очи и увидеть перед собой Да Хёна. Страх выпустит ее из цепкой хватки. Он не навредит ей. Ни за что и никогда.
В порядке ли вещей, что она уверена в нем больше, чем в ком-либо другом?
И все же там был лишь Дилан. Эта правда ущемляла сильнее некуда. Бежать, собственно, тоже было некуда. Клейман в ее глазах был словно страшный сон: он настигал ее везде, где бы она ни оказалась. Безмолвно ступал по пятам, стал частью нее; он как тень.
Сухие губы едва уловимо прикоснулись к ее; девушка судорожно выдохнула. Нет, нет, нет, только не это! Она вмиг захныкала, заныла, будто то и не губы вовсе, а гнилые язвы. Противно. Но Дилан и не думал прекращать: он жадно впился в нее, словно поглощал последний запас воды. Шумно задышал, будто не мог оторваться от ладана.
Сменившая сухость влага казалась едким дурманом, ядом. Его язык точно змеиный: иначе отчего так сильно закружилась голова?