— Какой будешь сок — яблочный или персиковый? — спросила Ким, вытаскивая из шкафа блендер.
— Яфлочный! — произнесла с набитым ртом Ева.
— Прожуй, а потом отвечай, глупышка!
Ева кивнула. Есть с утра пораньше получалось редко. На эти часы были запланированы посещение спортзала или пробежка, однако модель решила хотя бы на день пропустить обязательные тренировки и посвятить время еде и матери. Оставалось гадать, по чему именно она соскучилась больше.
Поставив стакан с желаемым напитком у тарелки, Ким Ронан села напротив дочери. Немного бледная, растрепанная, неряшливая... ее единственное чадо. Будучи юной матерью, она часто задумывалась: как бы сложилась судьба, не влюбись она в того баскетболиста? Ее губы тронула улыбка: жизнь определенно казалась бы сплошным адом. Тогда бы у нее не было Иб.
Будучи молодыми и не познавшими детали этого сложного взрослого мира, мы частенько совершаем ошибки. Порой они сгущаются над головой зловещим роком. Ким Ронан поверила такому же, как она, неопытному, не готовому нести ответственность за свои поступки человеку. Только вот если спортсмен с легкостью стер следы собственного существования из ее жизни, то Ким не смогла.
Когда она переступила порог больницы, нахлынуло странное чувство. Казалось, протяни ладонь — и зловещая беременность в прошлом, из живота достанут пока еще скопление клеток; она наконец избавится от столь непосильной ноши. Но материнский инстинкт связал ее по рукам и ногам. Любовь к этому несуществующему дитя заставила развернуться и отказаться от мыслей об аборте.
И все же, родив, девушка пожалела о собственном решении — этот этап называется «послеродовая депрессия». Ее ненависть к малышке была неописуемо сильной: с ее появлением жизнь резко пошла под откос. Пришлось уехать из города, отдалиться от друзей, заняться хоть какой-нибудь работой, чтобы прокормить себя и дочь. Было страшно за будущее; было страшно рассказать все отцу и услышать, как он в ней разочарован.
Возвращаясь домой, Ким отчаянно плакала, шепотом обвиняя ребенка в крахе. Людям ведь так легко скидывать вину на другого; на кого-то крайне беспомощного, не имеющего возможности дать отпор.
Ким обрела второй шанс, когда, вернувшись в родной город, представила отцу подросшую внучку. Ошибки на то и ошибки, чтобы их не повторять, — потому она посвятила себя учебе, напрочь забыв о существовании Иб. В конце концов, девочка на попечении лелеющего ее деда и няни, разве стоит беспокоиться?
А стоило. Но поняла это Ким слишком поздно — месяца два назад, когда решила проработать проблемы с психологом. Поначалу женщине было стыдно после стольких лет заявляться к Иб и играть в дочки-матери. Одно можно сказать наверняка: теперь Ким понимала, почему из дедушек и бабушек получаются лучшие родители — они достаточно зрелые для воспитания.
Ошибки на то и ошибки, чтобы их не повторять. Просто в их число не входило рождение дочери.
Пожалуй, Иб была для Ким лучшим подарком судьбы.
Нельзя больше медлить. Нельзя больше молчать. Вся эта недосказанность тянулась чересчур долго. Пора закрывать гештальты. Пора становиться родителем, пускай даже с опозданием.
— Доченька, послушай... я хотела поговорить по поводу Дилана.
Ева ошарашенно на нее посмотрела. Удивительно: сердце не екнуло, а еда поперек горла не встала. Девушка сделала глоточек сока и ответила:
— Вчера я пришла домой не в себе, но, думаю, стоит рассказать, в чем была причина: видишь ли, вчера Дилан наведался в "VOMA" c Мэвис и...
— ...И заявил, что отныне они встречаются. Знаю, — закончила предложение Ким и, вздохнув, пояснила: — Твой корейский дружок поведал.
«Да Хён говорил с мамой?!» — поразилась Ева. Теперь все стало более-менее ясно.
— И как он тебе? — слетело с языка.
— Что, прости?
— Я имею в виду, как ты будешь относиться к Дилану после этого? — запинаясь на каждом слове, модель еле-еле перефразировала свою мысль.
Упоминание возлюбленного сломало речевой аппарат в щепки. Ева чувствовала себя последним неандертальцем.
— Я хочу добиться афиширования его манипуляций!
Ева, сама того не понимая, вскочила со стула и ударила ладонью по столу. Приборы звякнули, отчего Ким настороженно посмотрела на дочь.
— Никакой связи с медиа. Я запрещаю!
— Но, Иб...
— Нет, я сказала! — Ее голос приобрел диктаторские нотки. Кашлянув, она заговорила тише: в конце концов, перед ней не кто-то, а мать. — Прошу... это плохо скажется, мне будет стыдно и...
— Ты не должна стыдиться его ошибок, Иб. Ты не виновата, милая.
Опять. Слезы опять возникли на глазах, заполнили комнату и скрыли за туманом мать. Она стала судорожно их вытирать. Не справилась: сосуд был наполнен до краев.