Практически каждый божий день я только и делаю, что пялюсь на те снимки, сделанные на пшеничном поле. Ветер играет с твоими волосами, а ты с особым блаженством закрываешь глаза. Одежда местами прилипла к влажному телу и, клянусь всем, чем только можно, ты словно Ундина*. (прим. автора: «Ундина, выходящая из воды», скульптор — Чонси Брэдли Айвс. Данная работа остается одной из икон американского неоклассического движения. Согласно легенде, Ундина выходит из воды с целью отомстить неверному мужу. В отличие от других творцов, Брэдли Айвс решил представить героиню как жертву, а не мстительницу. Такая эмоциональная сдержанность соответствовала рамкам неоклассицизма и очень привлекала викторианскую чувствительность.)
Я понимаю, что сейчас сложный период, потому терплю. Терплю и повинуюсь, когда на деле внутри все погибает.
Если бы я был неуважающим тебя мерзавцем, то наведался бы к тебе уже очень давно. Я так хочу приехать. Полагаю, ты до ужаса бы разозлилась. Но если твои уста захотели бы ранить меня жестокими словами или обвинениями — вперед. Я бы самовольно подставился под их острие столько раз, сколько бы ты пожелала.
Но я безгранично тебя почитаю — даже не знаю, радоваться этому или нет.
Честно, я очень тревожусь, потому что ты слишком далеко от меня. Я боюсь представить, что может совершить этот ублюдок, узнай о твоем местонахождении.
И сильно боюсь того, что могу с ним сделать. Ты ведь даже не знаешь, что за обликом милого мальчугана скрывается драчун.
Дело в том, что сегодня я видел, как Дилан расхаживал неподалеку от твоего дома и с кем-то очень громко ругался по телефону. Я навострил уши, но разобрать не смог ни слова.
Я пошел на хитрость: сломал иголку и острием приклеил к ручке так, чтобы в следующий раз она впилась ему в руку. В витиеватом узоре мой маленький подарочек практически незаметен. Пускай это станет ему уроком.
Я никогда не отправлю тебе это сообщение. Я пишу тебе, но адресатом являюсь я. В этом, пожалуй, и благо. В конце концов, не очень-то и хочется обременять своим нытьем, когда единственный человек, который действительно должен плакать, — это ты.
К возвращению я постараюсь взять себя под контроль.
Я верен своему слову, потому терпеливо ожидаю тебя здесь. Не стану вмешиваться до тех пор, пока ты сама меня не позовешь. Пускай это и сложно, но я справлюсь.
Пожалуйста, береги себя, пока меня нет рядом.
Я люблю тебя, моя Эбби Ронан.
***
Хён: «Ты со вчерашнего не пишешь. Все норм?»
Эбби: «Прости»
«Да»
«Просто выжата как лимон»
«Потом напишу, хорошо?»
Хён: «Буду ждать».
***
Хён: «Ты не одна».
***
Эбби, отправление сообщения отменено: «Ты правда любишь меня, Да Хён? Не обманываешь?»
«Любишь даже такой — слабой, никчемной и совершенно ни на что не способной?»
***
Хён: «Ты ночью что-то писала?»
Эбби: «Нет»
Хён: «Странно»
***
Хён, не отправлено: «Я люблю тебя, Эб»
***
Эбби: «Я завтра возвращаюсь»
Хён: «Рад знать»
«Когда мне быть в аэропорту?»
Эбби: «Можешь не встречать, я и сама сумею добраться до дома. Но спасибо за помощь!»
Хён: «Прикалываешься? Думаешь, я послушаюсь и останусь стоять в сторонке?»
«Я и без того был отрезан от тебя слишком долго»
Эбби: «Так ведь я всего-навсего на 5-6 дней отлучилась»
Хён: «Для меня это все равно много»
***
Хён обомлел, когда увидел Еву. Девушка пребывала в неведомом оцепенении, под глазами набрякли мешки, а углы рта печально скривились. Разумеется, он предполагал, что она будет работать над собой и своим душевным спокойствием, а это дело непростое. Но, замечая усталость, отражающуюся даже в движениях, он чувствовал себя не в своей тарелке: зачастую внешний вид может сказать и о состоянии духовном. Становилось страшно от единой мысли, что же там надумала Ронан по поводу их взаимоотношений.
— Я вообще не в духе, не так ли? — промолвила девушка.
— Как с языка сняла, — кивнул кореец, осуждая собственный же язык за чрезмерную честность. Уж здесь он должен был как-нибудь солгать. — Ну... я имею в виду, что ты, скорее всего, намучилась...
— Не переживай, — чуть улыбнулась она, и на его сердце мигом сделалось теплее. — Я прекрасно знаю, что внешний вид желает лучшего.
Дорога домой казалась нескончаемо медленной. И пускай в транспорте воцарилось молчание, пара частенько смотрела друг на друга исподтишка.
— Вам включить музыку? — поинтересовался таксист.
Оба кивнули. Оба хотели, чтобы безмолвие сгинуло.