А Ева и не смела уповать на его милость. Она лишь хотела запудрить мозги или хотя бы попытаться надавить на жалость. Однако все было яснее некуда: ничем хорошим это не закончится.
(Я не боюсь его. Не боюсь.)
— Наверное, ты передаешь свою гнусность всем подряд. Да, Иб?
— О чем ты?..
— О твоем узкоглазом дружке.
Ногти впились в нежную ладонь, оставив следы-полумесяцы.
— Не смей так о нем говорить!
Клейман поднял руки, похрустывая позвонками.
А следом принялся заниматься любимым делом.
Звонкая пощечина — и заглох весь мир. Лицо загорелось в неприятном пламени, но она лишь яростнее на него посмотрела. Дилан вспыхнул как спичка, ненависть ударила по голове сильнее некуда.
(Я не боюсь его. Не боюсь.)
Он схватил Еву за шею и принялся душить. Глаза девушки широко распахнулись: на сей раз больше, чем обычно. Голову будто заполнило свинцом, что активно выталкивал разрастающиеся опухолью думы. Живот скручивало в тошноте. Дрожащие руки цеплялись за лапы — большие и крепкие, как камень. Ногти отчаянно царапали по ним, щипали, оставляя после себя багряные и даже кровавые следы. Тщетно: Клейман сжимал только сильнее.
— Это все было проделано по твоей прихоти, разве не так?! — закричал он, ударяя ее голову о стену. — Это ведь ты?!
Ева пыталась выдать свою непричастность взглядом, однако удары дезориентировали ее так, что она не могла шевельнуть и пальцем. Глаза невольно покрылись слезами. Дилан расплывался абстрактным, бесформенным силуэтом. Во всем, пожалуй, есть свои плюсы.
— Отпусти!.. З-задыхаюсь!..
Сколько силы бог ни дает, пределы существуют у всего. Немощь поборола Еву: та медленно опустила ладони. Закрыла глаза и вспомнила Да Хёна — яркого, чистого, доброго. В этом кошмаре наяву он был словно маяк, разгоняющий тьму по обе стороны.
Именно он помог ей расчистить путь. Имеет ли она право так просто сдаться?
(Я не боюсь его. Не боюсь.)
Дилан резко убрал пальцы — и Ева, согнувшись в три погибели, повалилась на колени. Кисти сдирали невидимую петлю, больно задевающую кожу. От притока кислорода в крови закружилась голова, но она взяла себя под контроль: не время расслабляться. Необходимо дать отпор.
Дома ждет Хён. Что же он подумает, когда проснется и не найдет ее в квартире?
Все произошло чересчур быстро. Дилан схватил ее за волосы, собранные в хвост, и оттащил вглубь дома. Девушка вновь принялась царапать ручище, пока тело барахталось в попытке вырваться. Будь у нее нож, она бы без раздумий обрезала волосы под самый корень. Лишь бы освободиться.
Зато она сделала кое-что другое.
Вцепившись в ножки обеденного стула, Ева со всей мощи ударила им по чужой руке и — о, чудо! — встала на ноги. Поток мыслей бурлил нескончаемо: воспользовавшись статуэткой матери, прежде покоящейся на столе, она замахнулась и ударила Дилана в висок. Тот ничком повалился на пол.
Девушка рванула на кухню, спрятала в кармане небольшой, но острый нож и только потом осмелилась подойти к своему мучителю. Опустившись на одно колено, она навострила уши.
Неприятный ком застрял в горле. В глазах теснились слезы. Сердце билось так сильно, что становилось больно. Часы тикали неуловимо, однако в помутненном разуме звуки искажались настолько, что чудились удары гонга; эдакий обратный отсчет. «Он что, не дышит?!» — испугалась Ева.
От одной этой мысли она вдруг прекратила дышать. Что тогда будет? Ее посадят? когда все наконец устаканилось?
Истерика постепенно овладевала телом, страх парализовал желание бежать.
Пожалуй, в этом заключалась ее главная ошибка.
(Актеры знают, когда и, что самое важное, как исполнять свои роли.)
— Попалась! — Дилан резко вскочил с места и повалил ее на пол.
Вновь принялся душить. Ева, морщась, смачно плюнула в лицо парня. Широкий оскал, напряженные мышцы, окровавленная левая сторона и зеленые глаза, отражающие безумие. И она совсем не хотела, чтобы все это было последним, что она увидит перед смертью.
Ладонь одним махом вонзила ножик в бедро. Как бы иронично ни казалось, в правую. Было бы лучше, ударь она в колено, но, попади чуть ниже, задела бы протез. Права на ошибку больше не было.
— Моя нога! Моя больная нога! — взвыл он.
Переживая чувство стыда, Ева заставила себя повернуть нож на несколько градусов — на полу образовался пунктир алых капель. Крик Дилана стал громче, тело затряслось в конвульсиях. Оперевшись о здоровое колено, он потянулся к небесам, будто муки высасывали из него душу.
Откинув его в сторону, Ронан поспешила на выход.
Глаза снова утонули в слезах. В ту жалкую крупицу времени Ева представляла, как сильно обнимет Хёна, когда вернется.