Хён никогда ее не бросал. Даже зная, что она использует его натуру и личность, ни за что от нее не отказывался. Стал тем, кто доказал фальшивость их с Диланом чувств. Указал на то, что никакой вины нет. Доказал свою искренность.
И доказал, насколько она неподходящий ему человек.
— Я хочу отдохнуть от себя. От постоянных сомнений, страхов, мыслей, воспоминаний. Как бы абсурдно ни звучало, я мечтаю выйти из своей больной головы.
(«А что, если я просто клюнула на оказанное внимание?»)
— Послушай... — Хён оборвал себя, прикрыв лицо ладонями. Воздух дребезжал от его неровного дыхания. — Я... я правда все понимаю, Эб. С этим отморозком ты прошла целый ад, но... но почему ты хочешь отказаться от меня? За что? Я ведь... — Его голос заметно дрогнул. Парень отвернулся от нее, склонив голову. — Все это время я всегда был рядом. Разве этого было недостаточно, Эбби?
Ева невольно потянулась к нему обеими руками. Ее душа рвалась к нему, прорезая плоть на множество кусочков. Обнять его, поцеловать, лелеять и пообещать, что это всего-навсего неудавшаяся шутка.
(«Но я ведь действительно не знаю Хёна. Что, если он такой же тиран? что, если тоже обманывает, а я, как обычно, ловко ведусь?»)
Но руки ее рухнули обратно. Никакая это не шутка.
Ей казалось, ничто не в силах разорвать связывающую их нить. Однако ножницы были как раз таки в ее руках. Сердца не дремлют. Один взмах — и связи как не бывало.
Просто сказать, нежели сделать. Просто представить, нежели пережить.
Дилан внес неимоверно важный вклад — он научил заглядывать в душу и обмазывать еще свежие раны солью. А Ева знала по себе, что если должно болеть, то пускай заденет резко — рана лишь быстрее затянется.
— Это нормально — терять людей, — тихо сказала Ева, чувствуя, как запершило горло. — Ненормально терять себя из-за них.
(«Полюбить за столь короткий срок... Уму непостижимо!»)
Хён пошатнулся.
— Ты что, думаешь, я перестраиваюсь под тебя?
— Этим ты как раз и занимаешься, разве нет?
— Но я ведь уже сказал: я просто не мог оставить тебя в подобном состоянии... Господи, разве это плохо?
(Is it better to speak or die?)
— Дилан тоже так делал, — призналась девушка. — Смотри, что со мной стало в итоге! А если завтра ты будешь требовать от меня тех же жертв?.. Знаешь ли, второй раз я не потяну.
Хён посмотрел на нее, будто обреченный на смерть. Его глаза покраснели, наполнились печалью.
— Ты... ты мне не веришь? — шепотом выдал он.
(Перед тобой не Дилан, а Хён. Он не причинит ни боли, ни зла.)
— Мне сложно верить, — был ответ. — Мне сложно верить кому бы то ни было. Потому, Хён... прошу, прими мое решение.
Кореец шумно вздохнул. В голове было пусто, потому и чудилось, что все это — всего-навсего непонятная сценка. Вот-вот сорвутся овации, Ева стянет с себя маску и протянет ему руку.
Уповал он на то, во что и без того слабо верил. Доказательство — застывшая Ева.
— И что прикажешь мне делать? Забыть тебя?
(«Я уже срывала на тебе агрессию и потому боюсь стать такой же, как Дилан».)
Модель прикусила внутреннюю сторону щеки так, что пошла кровь.
— Именно.
Хён отчаянно прикрыл веки. Его подбородок и губы чуть дрожали. Сжатые кулаки скрылись в куртке.
— Неужели ты так просто меня отпустишь? — спросил он.
— Не просто, — призналась Ронан. — Но это нужно. Послушай, Хён, я... я уверена, рано или поздно в твоей жизни возникнет девушка, которая окажется той самой, — она нервно прикусила губу. Слова резали ее изнутри. — Рано или поздно ты непременно встретишь ту самую, которая с самого начала неизбежно твоя. И ты будешь счастлив, непременно счастлив, однако...
— Разве я не говорил? Я люблю тебя, Эбби. «Неизбежно моя» — это ты.
— Твое признание ничего не изменит, Хён. Мое решение окончательно.
Парень не вымолвил ни слова, лишь одарил ее безжизненным, будто иссохшая пустыня, взглядом. Пошатываясь, он прошел вперед, к двери.
— Я люблю тебя, — произнес он на прощание. — И я буду здесь некоторое время. Да, буду, как последний дурак, верить, что ты мне вдруг позвонишь. Буду верить, что ты передумаешь, а потом все детально объяснишь.
— Хён...
— Скажу это снова, даже если ты не хочешь этого слышать: я люблю тебя. И я, наверное, уже никогда не полюблю так, как полюбил тебя. Но если... если вдруг ты станешь придерживаться молчания и действительно отречешься от меня... Эбби, клянусь, я буду считать тебя своим наказанием.
Он удалился спешно: без ссор, криков и угроз. Как странно видеть спокойное принятие после стольких лет бушующего, точно цунами, Дилана.
Ева, как безвольная кукла, рухнула на кровать. Глаза бездушно смотрели в потолок.