И вдруг лицо Барни засветилось: открылась дверь в ней стоял Уинч, сопровождающий полную пожилую женщину в синем платье с чудесной улыбкой. Из-за очков в металлической оправе глядели глаза Барни.
- Ма! - вскричал Барни.
Он подбежал к ней и крепко обнял, оба прослезились. Потом он отодвинулся на расстояние руки и взглянул на нее:
- Ведь сейчас Шаббат, ма! Как же ты здесь очутилась?
Она сказала торжественно:
- Верно, Берил, Шаббат. - Берил - настоящее имя Барни. Еврейская мама пожала плечами: - Я шла пешком. Что же еще мне оставалось?
- Пять миль?
- Я должна была прийти. Видишь ли, я знала, что если приду посмотреть на твой матч, ты выиграешь.
- Но, ма, ты же ненавидишь бокс.
- Ненавижу, особенно, сидя дома в ожидании. Кроме того, я подумала, что если Бог тебя накажет, я смогу принять наказание на себя.
- Ма, ну ты скажешь! Нейт, подойди-ка сюда!
Я подошел:
- Здравствуйте, миссис Росс. Почему бы вам не разрешить мне довезти вас домой? Вы можете ради Шаббата сделать исключение и проехаться. Больные и слабые люди так и делают.
- А, вы тот сообразительный Шаббат-гой? Разве я выгляжу слабой?
Барни заметил:
- Нейт прав, ма. У тебя будет обморок или еще что, и ты заболеешь. Давай я тебя отвезу.
- Нет.
- Ладно, - смирился Барни. - Пойду с тобой домой пешком.
Кореши Барни с Вест-Сайда, услышав это, запротестовали: а как же вечеринка?
- Приду туда позже, - сказал им Барни. - Сначала доставлю домой мою девушку.
И он это сделал: все пять миль нес свою мамочку на руках.
Или только сказал, что нес, - я ведь его не сопровождал. Я еще не спятил, да и не настолько был евреем.
Я поднялся вверх по лестнице, бой закончился, и народ бродил вдоль трибун, направляясь в вестибюль. Все были взбудоражены, все еще переживая бой Росса с Канцонери; некоторые оспаривали решение судей, большинство говорили, что это такой бой, о котором они будут рассказывать внукам; а я, когда сошел с трибуны в вестибюль из серого цемента, увидел его.
Дилера Куни.
Он был одет, как мальчик из колледжа: свитер, брюки - это был его имидж, игра, в которой он превращался в двадцатилетнего, а ведь ему уже стукнуло почти в два раза больше. Веснушчатое, обаятельное лицо, - он совсем не был похож на "щипача".
И все же он им был!
Я стал продираться к нему сквозь толпу, быстро, насколько мог, не привлекая внимания, и чтобы не получить тычка. Дипер шел следом за каким-то парнем, внимательно его оглядывая, чтобы обобрать, и у меня пока было время.
Потом, когда между нами было футов десять, я занервничал и столкнулся с человеком, который, толкнув в свою очередь меня, сказал:
- Эй! Осторожней, пузырь!
Дипер оглянулся и увидел меня.
И главное - узнал.
Для него, по всей видимости, я все еще оставался просто полицейским из отдела борьбы с карманниками. И он понял, что я продираюсь к нему не просто так, раз спешу, а даже вызвал общую сумятицу (черт ее побери!). И Куни сам начал побыстрее протискиваться через толпу и выскочил через двери в звездную ночь.
Я следом за ним, а он уже миновал людской хвост, так как болельщики задержались перед стадионом, обсуждая великий матч, и мешали проходу, и мы должны были как следует отойти от стадиона в жилой квартал вокруг него, прежде чем Куни мог бы попытаться убежать, а я за ним погнаться.
А хорошо бегать для карманника - первейшая необходимость.
Так что он был уже в полквартале от меня, этот Куни, который держал себя по образу и подобию мальчишки из колледжа и был легким, маленьким, выносливым.
Но он мне ужасно был нужен.
Я мчался за ним, чувствуя себя звездой беговой дорожки. Наконец не выдержал и закричал:
- Куни! Я уже не полицейский!
Он все бежал. А я за ним.
- Куни! - вопил я. - Я просто хочу поговорить, черт тебя побери. - Это последнее я просто пробормотал сам себе. Заболел бок. Так быстро я еще никогда не бегал.
Квартал состоял в основном из двухэтажных домов, расположенных рядами, и была уже почти полночь, так что на дорожке мы были одни; на пути никого, ничего, и я стал сокращать расстояние; и вот он уже прямо передо мной, я поднажал и крепко его ухватил.
Нас занесло, ободрало об тротуар, и мы приземлились в кювете.
У него не было оружия: карманники редко его носят, так как оно мешает им свободно двигаться, да и вес дает лишний. Я был крупнее этого сорокалетнего мальчика из колледжа, так что навалился на него, как насильник, и схватил за грудки. Пара зеленых глаз воззрилась на меня с веснушчатого лица точь-в-точь как цветной малыш из фильма "Наш план".
- Какого хрена тебе надо. Геллер? - выговорил он, задыхаясь. Запыхался и я. Надеюсь, дышал я все-таки получше, чем он. - Ты же больше не коп проклятый.
- Так ты это знаешь?
- Грамотный, читать умею.
- Тогда почему убегал?
Он подумал секунду:
- Сила привычки. Дай мне встать.
- Нет, не дам.
- Я не убегу. Выдохся, Геллер. Дай встать.
С опаской я помог ему встать, продолжая держать за грудки одной рукой.
- Я просто хочу задать тебе несколько вопросов, - объяснил я.
- А говоришь все еще, как коп.
- Я частный.
Это подогрело его память.
- Ага. Точно. Я вспомнил... Читал, что ты теперь частный сыщик...
- Верно. И к полиции это не имеет отношения.
Мы находились на боковой улочке: на нее свернула машина, возможно, кто-то ехал со стадиона. Я отпустил его свитер, чтобы не привлекать внимания водителя.
Куни прикидывал, как бы сбежать.
- Между прочим, - заметил я, - это будет стоить двадцать баксов.
Его позиция изменилась: побег с повестки был снят.
- Смеешься? Что я такого знаю, что стоит для тебя, Геллер, двух десяток?
- Кое-что о пропавшем человеке...
- Ну да?
- Малыш по имени Джимми Бим. Его разыскивают отец и сестра.
Он почесал подбородок:
- Думаю, я знаю Джимми Бима.
- Давай рассказывай.
- Ты давай. Минуту назад толковал о двадцати баксах.
Я порылся в кармане и протянул ему десятку.
- Вторую сможешь получить, - пояснил я, - если мне понравится твой рассказ.
- Что ж, справедливо, - повел он плечом. - Я был в Трай-Ситиз, должно быть, года полтора, а то и два, назад. Этот малыш Бим якшался с местными гангстерами. Не самые важные птицы... но они были завязаны кое с каким народом из Чикаго.