Ну, я, вообще-то, привыкла, конечно, ко всяким приставаниям. Стоит из дома выйти, как можете не сомневаться — сразу находится какой-нибудь козел похотливый. Я обычно не отвечаю, отворачиваюсь. Потому что стоит только ответить, как потом не отделаешься…
Но этот был уж очень неординарен. Даже таинственен. Ну и красив как черт. Как дьявол. Как шайтан. И я, дура, ввязалась в разговор. Впрочем, не ввязалась бы, вряд ли исход дела был бы существенно иным.
— Что же вы, — говорю, — просите у меня то, что есть у вас самого? Вы и сами знаете все про время. У вас вон часы иностранные на руке. Дорогие, наверно, страшное дело.
Чернявый изобразил шок. Уставился на запястье своей правой руки и говорит:
— Откуда они тут взались, удивляюсь… С утра еще не было, клянусь…
И свистящую в конце слова «удивляюсь» и «клянусь» так утрированно тянет, будто там по три буквы «с» в каждом, а не одна.
— Вы левша? — спрашиваю.
— Э-э, какая разница, слушай… Главное, чтобы человек был хороший, э-э…
— И акцент у вас притворный, не натуральный… Смешно получается…
Тут чернявый засмеялся. И я вместе с ним.
Потом говорит, уже по-другому, почти без всякого акцента, так, намек какой-то небольшой:
— Ну, рассмешил я тебя, Сашенька, и ладушки. А сейчас поедем ко мне пообедаем, а то я со вчерашнего дня ничего не ел.
— Ну, уж это дудки, — начала я. — И тот факт, что вы знаете, как меня зовут, он ничего…
Но тут я замолчала на полуслове. Потому что чернявый обернулся и кому-то помахал рукой. Я тоже обернулась и увидела, что к моей скамейке берлиозовской быстрым шагом приближаются, почти бегут, еще несколько мужчин крепкого сложения — и все как один кавказской национальности.
«Пора уже кричать «помогите» или рано еще?» — пыталась я сообразить, и, пока думала да размышляла, упустила время, когда можно было еще что-то изменить. Через какие-то полсекунды я уже была окружена плотным кольцом крепких кавказских тел, полностью отгородивших меня от случайных взглядов, а заодно — и от мира, от всей нормальной человеческой жизни, которая для меня в тот момент и кончилась. Или, по крайней мере, так мне долго потом казалось.
Тем временем мой красавец продолжал вести со мной свою издевательскую беседу.
— Нэхорошо получается, Сашенька, — не спеша декламировал он и укоризненно качал головой в такт. — Разве ты не знаешь, что на Кавказе отказаться от угощения или гостеприимства — страшное оскорбление? Разве тебя папочка с мамочкой этому не научили?
Так он пудрил мне мозги, а сам в то же время делал какие-то знаки своим сообщникам.
— Я не…
Почему я все еще пыталась с ним объясняться, когда нужно было кричать «караул», до сих пор не понимаю. Наверно, обратная сторона хорошего воспитания. Непреодолимый рефлекс такой — отвечать человеку на вопрос.
Но я, собственно, и ответить-то не успела, потому что ровно на словах «я не» какая-то железная рука заткнула мне рот и нос тряпкой, пропитанной чем-то невероятно вонючим. Попыталась я тряпку от лица оторвать, но куда там — железные пальцы обхватили мои руки, кто-то двумя движениями разорвал рукав, и в локтевой сгиб вонзилась игла. Еще секунду или две я продолжала бессмысленно сопротивляться, пытаясь вырваться. А чернявый красавец принялся считать, почему-то по-японски:
— Ич, ни, сан, си, ого, роко, сичи, хачи, кю, жю…
И где-то уже с «ого, роко» голос его стал от меня отдаляться, звучать все тише и глуше, как будто я проваливалась в какую-то вату. А заодно уже и свет божий начал меркнуть потихоньку, и, главное, мне все вдруг стало все равно, и я с полным безразличием к жизни, смерти и всему прочему погружалась уже без всякого сопротивления в густую, липкую, противно теплую темноту.
Глава 3. С
На следующий день я отправился в чужое отделение, в распоряжение старшего оперуполномоченного Чайникова (по кличке, разумеется, Чайник). Но вообще-то это был умный парень, хитрый и не злой. В отделении его любили, тем более что он ловко изображал из себя какого-то сексуального чудака. То, что он без мата слова сказать не мог, так таких у нас хоть пруд пруди. Но он приобрел совершенно беззлобную, ласковую манеру материться. Кроме того, изображал постоянную сексуальную озабоченность, но тоже лишенную агрессии и физического напора. Так, постоянное зубоскальство на половые темы и добродушно-лукавое комментирование событий при появлении в поле зрения объектов противоположного пола. Так что попасть в распоряжение Чайника было большой удачей. Причем я понятия не имел, чем мы с ним должны заниматься — Михалыч, как всегда, напускал таинственности, хотя наверняка речь не шла о похищениях иностранных дипломатов. Так, что-нибудь канцелярское.