Коцит он нашёл неожиданно. И река была даже не похожей на реку, так, горный ручей, струящийся в скалистой породе. Но ручей, несмотря на свою видимую немощь, страшный. Уилл услышал плач, рыдания и крики, что вторили журчанию воды. А мгновение спустя под локоть его взял улыбающийся Гермес Джимми Прайса.
— Привет, сиротка Грэм, — сказал Гермес.
— Ох, ты меня испугал.
— Точно испугал? Я польщён, — снова улыбнулся тот.
Уилл отметил, что мрачное царство ожидаемо изменило даже посланника богов, залив и его мудрые, понимающие глаза равнодушной и пугающей гатью. На Джимми был его привычный халат криминолога, что абсолютно, на взгляд Уилла, не вязался с атмосферой Эреба. А вот запахи, что по долгу занятия носил на себе Джимми, очень даже вязались: формальдегид, многодневная смерть, перчаточный тальк и антисептик, которым Прайс обрабатывал руки.
— Ты привёл души, — понял Уилл.
— Ты бы знал, сколько. Поехавший мозгами эстет выложил из них божье око посреди кукурузного поля. Некоторых, неугодных ему, топил в Патапско. Это те, кто сейчас воют шибче всех.
— Вы его опознали?
— Без тебя, малыш, нам куда как сложнее. Ублюдок снял себе весь эпителий с кончиков пальцев и сознательно игнорировал стоматологов, был незаметным и аккуратным, так что установить его личность мы пока не можем. Но он здесь же. Лакает наравне со всеми из Коцита. Таковы жизнь и смерть.
— Джимми, как ты успеваешь крутиться на два мира?
— Просто я очень быстр, — польщённо улыбнулся тот и вытянул вперёд ногу, давая Уиллу возможность увидеть всё те же любимые народом «конверсы» с выбитыми на пятках стилизованными крыльями*.
— Удобно, чёрт возьми, — одобрил Уилл.
— По большей части. Но Брайан, бывает, именно за это на меня обижается.
— За «конверсы»? — уточнил Уилл.
— За мою скорость, — сокрушённо кивнул Джимми и тоже уточнил: — Ты же понимаешь, о чём я?
Уилл не понимал. Не сразу.
— Боже, я думал, ты не… Вы не…
— Как твои глаза, Уилл. Как твои глаза, — Джимми выпустил его локоть и поманил за собою. — Смотри, сейчас разольются Стикс и Ахерон. Встань поближе, так я смогу поддержать тебя, когда твоя голова пойдёт кругом.
Гермес Джимми Прайса предупредил вовремя. Потому что Уиллу показалось, — он тонет. Рёв, плеск и тяжёлые глубинные волны захлестнули его со всех сторон. Он ухватился за белый, словно парус лодки, рукав Джимми и всё же устоял. Вокруг ходили валы и обрушивались отовсюду, оставляя одежду невероятно сухой, но душу насквозь сырой и заледеневшей. Об этой своей душе Уилл напрочь забыл, когда реки легли в свои метафизичные русла и утвердился Харон.
— Святое дерьмо, — прошептал Уилл, закрывая ладонями скулы и задирая голову так, что, казалось, позвонки вот-вот переломятся, — почему он такой громадный?
— Блядь, Уилл, он портал. Харон — это портал. Каким ещё прикажешь ему быть? Держись крепче, бесценный мой. Стой, у тебя же нет с собою монетных денег? Если есть, вытрясай вон. Выбрасывай. Не держи при себе.
— У меня только кредитка, — лихорадочно вспомнил Уилл.
— Отлично, тогда всё в порядке.
Джимми отвернулся, а Уилл сжал его рукав насмерть.
Харон был выматывающе жуток, непреклонен, окончателен и громаден. Он занял собою весь Эреб и, похоже, что, будто замшелая невероятная мировая ось, пронзил все миры: и мрачное царство, и землю, и Олимп. Харон гудел, словно электровышка, и медленно, никуда не спеша, оборачивался из-под капюшона, высматривая груз.
Души взвыли.
— Душераздирающе, — пошутил Гермес Джимми Прайса.
Харон начал склоняться, вытягивая ладонь.
У Уилла, и в самом деле, закружилась голова от этого спуска.
Души потекли к проморённой солёными водами, треснувшим деревом кажущейся ладони Харона. Подходили, выплёвывали изо ртов сверкающие монеты. Те со звоном сыпались в руку перевозчика.
«Плата за билет в один конец», — сообразил Уилл и вздрогнул, поняв, что будь у него при себе монеты… Короче, он ещё никогда так не радовался отсутствию налички и своей демократичной, большую часть его сиротской жизни, бедности.
— Джимми, где его лодка?
— Что ты, — отмахнулся неглядя Джимми. — Просто смотри.
Зажав монеты в кулаке, Харон снова ушёл ввысь и, запрокинув капюшон, всыпал в свою пасть сверкающий денежный глоток. И тут же сгрёб первую горсть душ, смял в кулаке, словно сухую солому, и отправил туда же. Вторая горсть вопила. Третья выла. Четвёртая была проглочена молчащей. И как только междуречье опустело, Харон грузно развернулся и отпустил воды.
Пережив новый речной шторм и вынырнув на абсолютно сухой мертвоземельный берег, Уилл понял, что нервная дрожь заставила его охватить себя рукой по груди.
Гермес Джимми Прайса понимающе поджал губы, глядя на него, и сказал:
— Ты его порвал.
— Что я порвал? — снова не понял Уилл.
— Мой рукав.
Уилл опустил взгляд. Джимми нисколько не преувеличивал. Ведь Персефона, переживая, выпустила острые розовые когти и в решето изодрала не только рукав провизорского халата, но и рубашки. И руку самого Джимми, потому что чёрная свежая кровь уже пропитала ткань.
— Прости, — выдохнул Уилл, — прости, Джимми.
— Рад, что тебе понравилось, — разрешил Джимми. — Это, мне пора. Брайан заказал суши на ужин, хочу успеть.
Уилл нервно, но уже отходя, улыбнулся.
— Конечно. Спасибо, что был рядом.
— Ты смелый, сиротка Грэм. И, кстати, ты же в курсе, что тебя выслеживает Геката? Не отходи от собак, пока не вернёшься на Эреб-Авеню.
***
Уилл увидел богиню уже стоя у двери дома, держась за тяжёлое кольцо в пасти дверного демона. Он обернулся, окидывая взглядом окрестности и удаляющихся церберов.
Геката*, всё же придя следом, стоял по ту сторону кованого забора, взявшись обеими руками за острые верхушки прутьев. Бутоны и плети пассифлоры, попавшие в эту хватку, сминались и гасли.
Безобразие богини чёрного колдовства было и отталкивающим, и интригующим. Не изуродованными многочисленными собачьими укусами оставались только глаза Гекаты. Всё же остальное давно потеряло первоначальный абрис, скрытое под наслоениями уже заживших и свежих рубцов. Губы и нос богини с того расстояния, на котором предусмотрительно укрылся Уилл, совершенно терялись в месиве неправильно сросшейся кожи. И чем пристальнее вглядывался Уилл в стоящего в мерцании распускающейся пассифлоры Гекату, тем больше ему казалось, что за его плечами он видит ещё два силуэта, повторяющие развёрнутый к нему. Будто бы растраивающийся пустынный мираж случился с фигурой Гекаты.
Удостоверившись, что Персефона Уилла Грэма зачарованно рассматривает его как очередное диковинное исчадие Эреба, Геката протянул поверх прутьев руку и раскрыл ту. Он держал две половинки граната, кажущиеся Уиллу, опять же из-за дальности и неверного света, не унизанными зёрнами, а наполненными свёрнутыми внутренностями.
Конечно Гермес Джимми Прайса однозначно наказал ему остеречься Гекаты. Но сама богиня не проявляла никакой агрессии. Но и, конечно, любопытство и стремление прикоснуться к пространству Эреба захватывали Персефону Уилла Грэма невероятно, вследствие чего они оба могли бы спуститься навстречу Гекате и попасться в капкан коварных зёрен Геры. Но чуть поодаль Уилла стерегли шесть голубых огней притаившегося пса. А церберы, как вовремя вспомнили опять же оба, были преданны ему и Гекату ненавидели.