— Не очевидно, но я чувствую натянутость, — пошёл навстречу Уилл, радуясь, что может хоть кому-то рассказать о тех, кажущихся ему непреодолимыми, потому что они случились с ним впервые, неразрешимых проблемах, что спровоцировал ужин на Пратт-Стрит.
Фрэдерика пытливо и совершенно серьёзно посмотрела на уводящего взгляд Уилла, а затем пообещала:
— Тогда ты просто обязан пойти со мною и накидаться. Обещаю, я кое-что тебе расскажу. Потому что я же купидон. И вопреки расхожему мнению о том, что у меня ни царя в голове и ветер там же, я несу ответственность за благополучие сердечных дел любого, кого поразила моя стрела. Идём. Да идём же.
***
«Всем плевать»? Серьёзно?» — переспросил Уилл, когда Фрэдерика, вернувшись от барной стойки с шестью зелёными шотами, бережно опустила те на стол и села напротив.
«Хорошее название для паба. Что тебя удивляет?» — искренне удивилась купидон.
Это было пару часов назад.
Теперь же, после того как прошло время и шесть шотов увеличились до восемнадцати, а ни одна живая душа не попыталась пристать к ним ни с одним самым завалящим вопросом или претензией типа «здесь не курят» (а здесь курили, Фрэдерика точно), Уилл понял, что да, всем плевать. И на то, сколько тебе лет, и на то, что ты, прежде не пробовавший даже пива, свыкся с таким чудесным (почему этого не случилось с тобою раньше?) абсентом, который шёл холодно и обжигающе в одно и то же время. А самое главное, было плевать и ему. Стало на многое, после того как первые два шота скатились в желудок и выпустили фей.
Фрэдерика время от времени уходила в прирастающую посетителями барную пасть, возвращалась с полными горстями выпивки, удерживая чадящую сигарету уголком рта.
После пятого шота Уилл попытался внушить ей, что счёт они (дело чести) просто обязаны поделить пополам. На что та захохотала как доковый грузчик, а отсмеявшись, коротко отказала: «Умоляю, заткнись». После седьмого Уилл вернулся к теме денег и справедливости. Фрэдерика пообещала, что выкатит счёт доктору Лектеру, если уж этот вопрос для Уилла встал ребром. И как только было названо столь значимое для Уилла имя, он вспомнил, что, в конце концов, заставило его приехать во «Всем плевать» и с непуганым азартом заливаться абсентом.
— Фрэдди, — сказал Уилл. — Фрэдди.
— Да, дорогой, — откликнулась та и любезно предложила ему половину сигареты.
— Фрэдди, Ганнибал ест людей.
Фрэдерика, оставшись без огня и дыма, вползла пальцами в обёртку «Лаки страйк» и прикурила новую.
— Фрэдди, я откусил от твоей матери.
Фрэдерика выразительно подняла брови и выдохнула вверх колечко дыма.
— Фрэдди, это невероятно и немыслимо.
— Уилл, я не в претензии к тебе за то, что ты откусил от моей матери. Да-да. Но давай выясним: я сейчас с кем беседовать буду? С тобою, перепуганный открывающимися перспективами мальчик, или с тобой, влезшая не то чтобы в тобою заваренную кашу богиня, но изрядно подлившая в ту кашу масла?
— Да какая разница? — Уилл преувеличенно методично, потому что руки слушались через раз, вкрутил окурок в пепельницу.
— Да большая, драгоценная ты моя биполярочка.
— С мальчиком, — пошёл на уступку Уилл.
— И вот она наша ясность достигает своего предела, — кивнула Фрэдерика и толкнула по столу восьмой шот. Проглотила свой: — Уилл, я сейчас тебе кое-что скажу, ты запомнишь и никогда, никогда-никогда…
— Никогда, — уже согласился Уилл.
— Подожди, я же ещё ничего не сказала, — хихикнула купидон, тоже гася сигарету. — Никогда никому меня не выдашь. Не то чтобы это тайна уровня масонского заговора, но моя репутация сплетницы и бессовестной равнодушной дурочки будет погублена, коли ты откроешь рот. Клянись.
— Клянусь.
— Продолжим? Это я про надираться?
— Думал, больше не предложишь, — с облегчением улыбнулся Уилл.
— Жди тут.
Купидон ушла, а к столику наконец-то подошла официантка, собрав липкие и пустые шоты. Не исключено: только потому что в баре вообще закончилась посуда. За почти три часа, что Уилл и купидон здесь надирались, такого удостоились впервые. Официантка мокрой ветошью вытерла стол и оставила относительно чистую пепельницу взамен набитой окурками. Прекратив оделять вниманием труды официантки, Уилл оглядел паб, замечая, что шея стала своенравной и норовит дружелюбно опуститься на плечо. Это его умилило. В следующую секунду Уилл зацепился взглядом за темнокожего посетителя за соседним столиком, который, очевидно, что так же блуждая вниманием вокруг, тоже смотрел на него.
— Так вот, помни, ты поклялся, — вернулась Фрэдерика с новой выпивкой.
— Я поклялся, — переключился вниманием Уилл и оперся локтями о стол.
— Твой невъебенный доктор Лектер, мальчик, безусловно, ведёт себя по отношению к окружающим как высокомерный, наводящий ужас мудак. Но мудак принципиальный и благородный. Помни, ты поклялся, — снова напомнила Фрэдерика. — Чтобы тебе стало понятным, насколько велики его принципы и благородство, я могла бы использовать гиперболу о том, что даже дерьмо его принципиально и благородно, но я знаю, что Персефону могут изрядно покоробить столь лишённые изящества аналогии, поэтому промолчу.
— Так-то ты всё же сказала, чего не планировала, — поджал губы Уилл, — но спасибо.
Фрэдерика выпила.
Уилл проводил её шот взглядом, прикончил свой и вдруг с любопытством поинтересовался:
— Фрэдди, а как ты собралась везти нас по домам?
— Ещё не думала, — призналась та. — Так на чём я остановилась?
— На гиперболах.
— Да, принципы и кодекс чести. Ест. Он ест. Но только грубиянов. Лжецов, убийц, предателей. Это, походу, приносит ему сакральное удовлетворение. Потому что, хочу тебе напомнить, он бог мрачного царства. Мать моя цветёт рядом с любым проявлением эроса, Гадес использует энергию, ускоряющую духовную, нравственную или физическую смерти. Арес Беверли Катц… Нравится же тебе Беверли?
— Да, — смиренно кивнул уже совершенно пьяный Уилл.
— Так вот. Когда она выходила в патрули, то каждое второе задержание, организованное ею, в лучшем случае оканчивалось просто пальбой, в худшем на её счету шестеро жмуров. Наркобарыги и сутенёры из Иннер-Харбор, но тем не менее. Кейд Прурнел пришлось здорово извернуться, чтобы пристроить её к криминологам, в лабораторию, и спустить на тормозах все инциденты со злоупотреблением табельным стволом и превышением служебных полномочий.
— А ты?
— Я? — Фрэдерика, тоже совершенно пьяная, но не делающая из этого из ряда вон выходящего события, сбила пепел с сигареты.
— Ты. Что с тобою не так? Какие свои сакральные черты ты не можешь увязать с человеческой этикой?
— Кошки, — сказала Фрэдерика.
— Кошки?
— Ага. И старые девы.
— Да так не бывает, — не поверил Уилл.
— Вот ещё. Конечно я порядком перебарщиваю, когда старая дева одна, а у неё котов аж за три дюжины. Но каждый, абсолютно каждый, вот моё кредо, должен огрести потенциала моей золотой стрелы в своей жизни. Когда для человека не находится человека, ему подходящего, я перекрываю дефицит котами.
— Это просто коцит какой-то, Фрэдди, — подвёл итог Уилл.
Купидон секунду другую смотрела на него, усваивая каламбур, а потом портовый грузчик вырвался из неё и беззастенчиво заржал.
— Коцит, — повторял портовый грузчик, — кошки и коцит!
— Мяу, — подлил масла в огонь Уилл и тоже беззастенчиво захохотал.
***
Лектер посмотрел на часы и только потом ответил:
— Могу, офицер Катц, разве что не долго. О чём вы хотели со мною поговорить?
Беверли сняла испачканные в пчелином воске перчатки, оставив те в лотке, и закрыла двери в лабораторию.
Ганнибал чуть двинул бровью, отмечая таким образом намерение Беверли относительно уединиться.
— Я буду предельно кратка, доктор Лектер. Полагаю, что у вас нет заблуждений на тот счёт, что истинная причина новой свары между моими родителями осталась для меня неясной?